Луиза Эрдрих - Лароуз

Когда оно падает, поднимая брызги, Питер на миг ощущает легкость. Он воздевает руки к небесам в ожидании освобождения. Ничего не происходит. Ничто не снисходит на него с теплого, солнечного, такого обычного неба. Ничто, кроме осознания того, что свершилось непоправимое. Он нажал на курок. Ничего не случилось. Он убил Ландро. Ничего не произошло.

Далеко впереди на широкой гравийной дороге отец Трэвис замечает фигурку человека, бредущего вдоль канавы. Он узнает Ландро и чувствует, как холодное напряжение уходит из рук. Слабость, такая чуждая, что он не узнает этого чувства, стекает по телу, изливаясь из сердца, и обнажает нервы. Он останавливается и выключает двигатель. Сердце все еще бешено колотится, нервы в состоянии боевой готовности. Что бы ни случилось, Ландро стоит прямо перед ним.

Диссонанс размышлений становится отчетливее.

Наряду с облегчением он испытывает странное разочарование, связанное с мимолетными мыслями, которые возникают, отвергаются, но всплывают опять и опять. В основном они начинаются со слов «что, если». Что, если бы Ландро вдруг не стало. Что, если… Ну ладно, это означало бы, что он мертв. О’кей. Что, если бы Ландро был мертв. Забудь то, это означало бы для всех остальных.

Что, если бы Ландро был сейчас мертв и Эммалайн нуждалась во мне.

Что, если бы не было никакого Ландро, только одна Эммалайн. Что, если.

На протяжении всего пути эти мысли приходили, уходили, и отец Трэвис не реагировал на них. Но когда он увидел Ландро, бредущего по дороге навстречу ему, предположения стали реальными.

Не то чтобы эти мысли были желанными гостями. Конечно, он их постоянно прогонял, но они приходили в голову снова и снова. Он стиснул руки, держащие руль, опустил голову, закрыл глаза. Все было в порядке, потому что Ландро остался жив. Но мысли никуда не делись.

— Кто ты? — обратился отец Трэвис сам к себе тихим голосом, почти шепотом.

Он поднял глаза. Ландро все еще шел ему навстречу. Его фигура росла с каждым шагом.

— Я все еще могу его сбить, — произнес отец Трэвис, обращаясь к ветровому стеклу.

Наблюдая с ощущением безнадежности, как теперь уже совсем близкий Ландро тащится вдоль обочины, отец Трэвис почувствовал, как из его сердца вырвался какой-то дикий и очень странный стон. Как будто скулил шакал. Кажется, он слышал нечто подобное в зоопарке. Отец Трэвис не узнавал издаваемого им звука, пока тот не превратился в подобие смеха.

— Я мог бы поддать газу!

Он все еще смеялся, когда Ландро поравнялся с ним. Отец Трэвис остановил микроавтобус, и Ландро открыл пассажирскую дверь. Священник взглянул на широкое постаревшее лицо Ландро, лицо недотепы, так точно описанное Ромео, и грубо захохотал. Ударил рукой по рулю. Смех душил его.

Ландро закрыл дверь и пошел дальше.

Он добрался домой, когда уже темнело, и в его голове продолжали роиться вопросы. Питер действительно собирался меня убить? Или он просто хотел нагнать на меня страху? А отец Трэвис? Это была шутка? Тогда что ею не было? Джозетт окружила дом шатким заборчиком, проходя мимо которого, Ландро запнулся, едва не растянувшись на ступенях крыльца. Эммалайн, сидящая за кухонным столом, вполне могла подумать, что ее муж пьян, но когда тот вошел, поняла, что он попросту неуклюж.

Какими бы ни были ответы на мучившие его тяжкие вопросы, он теперь казался себе невесомым. Он становился легче и легче всю дорогу домой, пока вдруг не взлетел в дверном проеме, сбросив ботинки. Он подошел прямо к жене, сидящей на стуле, наклонился и обнял ее. Она взяла его руку в свою. Свет на кухне был резким. Она закрыла глаза и откинулась назад. Он уткнулся подбородком в ее волосы.

— Ты пахнешь свежим воздухом, — сказала Эммалайн.

Она положила руку на его локоть, и этот торопливый жест так много ему сказал. Он совсем не походил на тот, какой жена позволит себе наедине с мужем, зная, что к ним вот-вот может зайти ее кузен Зак. Совсем. Но все же, все же. Рука на его локте едва ли напоминала об их страстном медовом месяце, о давних временах, кажущихся незапамятными. Эммалайн просто держала его за локоть. Ландро прислонился к жене, положив локти на спинку стула. Прижаться к ней — не так уж много после того, как они подпирали стулом дверную ручку в номере дешевого мотеля, где был сломан замок. Раньше Эммалайн и Ландро думали, что они особенные. Счастливые. Они верили: никто другой никогда не был так счастлив, так сильно влюблен. Они говорили: «Мы состаримся вместе. Ты все еще будешь любить меня, когда я покроюсь морщинами?» «Я буду любить тебя еще больше. Ты станешь еще слаще. Как изюм. Или чернослив. Мы будем есть чернослив вместе». Вот как они объяснялись в любви. Но теперь, черт возьми, они ели одни зеленые сливы, разве не так? Горькие. «А как же я? Ты будешь меня любить?» «Не знаю, зависит от того, где ты сморщился». Вот так они привыкли теперь общаться.

Ландро выпрямился, налил два стакана воды и сел на другой стул. Эммалайн почувствовала внезапный приступ страха, вызванный исходом, который еще недавно был вполне вероятен. Она выпила воды и закрыла глаза. Эммалайн увидела заводь с коричневыми камышовыми султанчиками, илистое дно, непонятно, мелкое или глубокое. Она увидела уток, плавающих взад и вперед. Увидела себя и Ландро рядом. Она увидела их обоих, вместе переходящих реку вброд.

Когда отец Трэвис вернулся в церковь, поговорив с Питером Равичем и заставив его прочитать отчет коронера, он застал там нового священника. Тот был одет в затейливое средневековое одеяние с цепочкой вместо пояса, а его туфли более походили на домашние тапочки. Он был молод, свеж и принадлежал к новообразованному ордену. У него были нежная гладкая кожа, румяные, как яблоки, щеки, яркие васильковые глаза и светло-каштановые коротко подстриженные волосы. К поразительно высокому голосу нового священника нельзя было не прислушаться.

— Полагаю, вы отец Трэвис, — сказал он.

На его лице появилась хмурая улыбка, щеки зарделись.

— Полагаю, что да, — ответил отец Трэвис.

— Я отец Дик Бонер.

«О нет», — подумал отец Трэвис.

— Я прибыл вам на замену, — пояснил отец Бонер.

— Здесь вам следует именоваться Ричард, — посоветовал отец Трэвис.

— Дик — мое полное имя, — с жаром пояснил новый священник.

— Да, конечно, — отозвался отец Трэвис.

— Скоро здесь все изменится, — заявил отец Бонер, краснея еще сильней. — Субботняя месса должна была начаться десять минут назад.

— Значит, вы опоздали, — съязвил отец Трэвис.

Отец Трэвис пошел паковать свои скудные пожитки. В свое время он приехал с двумя жесткими чемоданами. Однако, укладывая вещи, он обнаружил, что за последнее время избавился от всего лишнего. Теперь вещей хватило лишь на один чемодан. Все наличные деньги хранились в сумке, спрятанной за снимающейся потолочной плиткой. Он позвонил Рэндаллу Лафурнэ, который ездил в Фарго каждую неделю, и договорился, что отправится вместе с ним. Отец Трэвис решил сойти в одном из городков, где останавливается «Эмпайр Билдер» [259] «Эмпайр Билдер» — ежедневный пассажирский поезд, который курсирует между Чикаго и Тихоокеанским побережьем. , купить на него билет, проехать через Фарго, Миннеаполис и Чикаго, сменить поезд и отправиться дальше на восток, после чего пересесть на идущий на юг автобус и на нем добраться до Северной Каролины, а точнее, до Джексонвилла, рядом с которым расположен лагерь Кэмп-Леджен. Он пройдет по бульвару среди деревьев [260] Мемориальные деревья — деревья на бульваре Леджен, главной транспортной артерии, связывающей Джексонвилл и Кэмп-Леджен, посаженные в честь миротворцев, погибших в Бейруте в 1983 г. , посаженных в честь павших морпехов. Навестит мемориальную стену [261] Мемориальная стена (Бейрутский мемориал) — мемориал американских миротворцев, погибших в 1983 г. при взрыве казармы в Бейруте. Расположен за воротами лагеря Гилберта Х. Джонсона, лагеря-спутника базы морской пехоты Кэмп-Леджен в Джексонвилле, Северная Каролина. и прикоснется к вырезанным на ней именам.