Александр Снегирев - Призрачная дорога

– Надо руки мыть перед едой, особенно если в доме питомцы, тогда и микробы меньше тревожить будут. – Дочь бросила выразительный взгляд на тело печника и погладила собаку.

– Дело не в гигиене, – не унимался я. – Просто каждый из нас – это вместилище других миров. И мы, в свою очередь, тоже живём в чьём-то организме.

– Вот следователю и скажешь, что не ты хотел его завалить, а банда микробов из левого полушария, – высказалась богиня.

– Пора что-то решать, – перебила Кисонька. – В тюрьму никто не хочет. Там плохо кормят и нет Вайфая.

– Я понимаю, что моё мнение никого не интересует, но мякоть можно провернуть через мясорубку, а кости разбить на мелкие кусочки и закопать, – предложила богиня. – Я кошек буду целый год фаршем кормить.

Говоря это, она пытается удержать сердце поблизости от собственного лица. В другой руке телефон, она улыбается экрану. Она то подносит сочащийся потрох к губам, то держит на ладони, как туземцы держат экзотический плод. Меняя улыбки от чувственной и покорной до бойкой и дерзкой, богиня фиксирует автопортреты.

Пора уже отметить, что вмешательство Кисоньки в данное повествование хорошенько коснулось богини.

Она лишилась не только внешнего блеска, но и сына.

То есть с ним как бы всё нормально.

Он не пострадал.

Просто исчез.

Исчез с этих страниц.

А если уж совсем на чистоту, то никого Кисонька сына не лишала.

Его никогда не существовало, это я его придумал.

Придумал богине сына, вместо кошек.

Придумал ей тысячи подписчиков вместо нескольких десятков.

Теперь всё стало правдиво.

Одинокая девушка не первой молодости приехала когда-то с Украины с одним чемоданом и с тех пор ничего не нажила.

Обитает у нас по дружбе.

Хотя кого я обманываю?!

Не по дружбе, а просто напросилась.

И вот теперь эта горе-богиня предлагает разделать труп на фарш для своих питомцев.

Ох уж эта Кисонькина правдивость. Хотя бы кошек могла не возвращать, знает же, у меня аллергия.

– Кости найдут, – вмешался плотник, который молчал с самого убийства. – Надо залить его серной кислотой и подождать два дня. Получится однородная кашка. Кислота свободно продаётся.

– А где его растворять? – спросила Кисонька.

– В ванне, – со знанием дела ответил плотник. – Я с кислотой работаю, протравливаю текстуру. Кислота – великая вещь. А здесь всё протереть нашатырём, чтобы следов не осталось.

– Это только в сериалах такое, – возразила дочь. – У нас в итоге и ванна растворится, и трубы засорятся, и труп останется. От нашатыря вонь по всей деревне пойдёт. Да и где его столько взять? Лучше хлоргексидин – и запаха нет, и надёжнее. Но, если честно, стопроцентного средства уничтожения человеческого ДНК не существует. Даже через несколько месяцев после уборки его смогут определить.

– По-моему, надо просто в лесу закопать, и всё. У нас лес по границе участка, а мы думаем, – нашлась Кисонька.

– Звери разроют, – возразила дочь.

– Глубоко закопать.

– Соседи увидят.

– А если сжечь?

– Запах… да и всё равно не сгорит до конца.

Все задумались. Успевший ужасно надоесть при жизни, мёртвый печник доставлял ещё больше хлопот.

– Надо подвесить его за ноги, спустить кровь, вырвать зубы, потому что они не растворяются, и обсыпать его негашёной известью. Трёх вёдер должно хватить.

Все повернулись к Цыпочке, это были её слова. Её голова ещё покачивалась после обморока, но мыслила она конструктивно.

– Или обернуть полиэтиленом, у вас же есть?

– Откуда знаешь? – спросил я.

– Сделала research [2] Научное изыскание ( англ .). , – ответила Цыпочка. – Вот, пожалуйста.

Она что-то кликнула на тачскрине и выставила телефон так, чтобы всем было слышно. Приятный голос произнёс:

– Обматываете его полиэтиленом. Я знаю, у вас есть.

Мы с Кисонькой переглянулись, голос продолжил:

– Затем привязываете к ногам батарею и топите в водоёме.

Все слушали, не перебивая.

– Можно проще, – пустился в рассуждения телефон. – Отрезать голову, отпилить руки и растворить в кислоте, остальное просто бросить подальше в лесу. Без головы и рук тело не опознают. А значит, никого искать не будут. Главное – помните: выпустить душу из смрадного кокона плоти – высшее благо.

Мы ещё подождали некоторое время, но телефон молчал.

Не могу сказать, что меня заинтересовало сильнее: познания средства связи в столь щекотливом вопросе или его же рассуждение о душе. Следует признать, что оба эти явления заслуживают внимания.

Я посмотрел на проводника телефонных откровений.

Собранная и одновременно хрупкая, знающая и наивная. Перед Цыпочкой мне всегда хочется себя показать. Я ощущаю себя немного старым козлом.

Старым козлом с оленьими рогами.

Именно в таких ситуациях себя и проявляешь.

Не только в таких, но и в таких тоже.

Выслушав собравшихся, я пришёл к выводу, что настал мой черёд.

Я подвернул коротенькие рукавчики футболки, встал над печником, вытянул руку и сосредоточился.

Пусть все взгляды и прикованы ко мне, но обстановка всё равно кажется недостаточно торжественной. Не хватает тёмного каменного пола, смутно отражающего происходящее, не хватает далёкого потолка с пресловутой люстрой и леденчатыми плафонами.

Мне бы хотелось совершить поступок в более торжественном интерьере, а не под тусклой лампочкой, но выбирать не приходится.

Мелькнула мысль: а не обоссать ли печника снова?

На этот раз не одну только бороду, а всего целиком.

Раз Кисонька уверяет, что его повторное появление – результат моего золотого дождя, то и орошу его этим самым животворящим дождём повторно.

Но как-то это нечистоплотно.

Гости смотрят, да и не принял я сегодня столько мочегонного, чтобы подобные чудеса с такой частотой творить.

Стоя над печником с вытянутой рукой, я собрался произнести слова.

Я мог бы провернуть всё в полной тишине, но не по-людски это.

Нельзя же такие вещи молча делать.

А поговорить?

Я повернулся к Кисоньке и сказал:

– Я делаю это ради семьи.

А затем произнёс как можно более торжественно:

– Встань и иди.

Едва слова слетели с моих губ, как Цыпочка свалилась со стула.

Бедняжка снова потеряла сознание.

На этот раз оттого, что печник зашевелился.

Лестно! Не каждый умеет за столь краткий отрезок времени довести девушку до обморока, вернуть в сознание и снова отключить.

Разлепляя заплывшие от моего кровожадного усердия веки, печник приподнял голову. Из-за раны в горле голова держалась плохо.

Да и головой-то это нельзя было назвать в полной мере: нос свернут набок, глаза едва видны, вместо бороды – изгвазданная тёмными сгустками мочалка.