Александр Снегирев - Призрачная дорога

Медвежью шапку французского гвардейца с грехом пополам соорудить могут, а вот генеральские золотые эполеты уже не под силу.

Отсутствуют во всей России руки, способные на эполеты.

Не могут тут справиться с золотой канителью и пряжей, не могут оплести круглое поле двойным золотым жгутом, свесить бахрому и обшить галуном.

Ни это не могут, ни многое другое.

Шлемы из лакированной кожи с чешуйчатыми медными наушниками и плюмажами из конского волоса,

фетровые треугольные шляпы, укреплённые китовым усом, украшенные султанами из петушиных перьев,

кивера,

сёдла,

кушаки,

ленты,

нагрудные знаки из золочёной латуни,

шитьё.

Всё это у нас невозможно.

У нас нет, а в Китае – пожалуйста.

Там мастеров миллионы.

Восток сегодня единственный способен дёшево, достоверно и массово имитировать Запад.

Даже двухсотлетней давности.

Могло ли такое прийти в голову французскому императору?

Кутузову?

Александру Первому?

Маршалу Нею и всем вот этим нарисованным человечкам?

Сиротка скуксилась.

Экспозиция показалась громоздкой и пыльной.

Свесившись через ограждения и рассматривая атакующих друг друга солдат, кирасир, смело скачущих через ручей, ещё только горящие избы и избы, от которых остались обугленные брёвна, видя настоящие пушки и ядра, слушая причитания экскурсовода по поводу неспособности сегодняшних россиян к имитации, я подумал, что всё это сплошное надувательство.

Вся история придумана взрослыми, чтобы морочить голову детям. Не чужим детям и даже не собственным, а внутренним детям, которые томятся в каждом из нас.

Громкий крик и последовавшие за ним стоны и проклятия заставили меня закрыть рот.

Едва не подавившись монетой на языке, я очнулся в собственной постели, среди останков нашей с Кисонькой страсти.

Крики принадлежали Кисоньке и возвещали о её столкновении c очередным полированным пнём.

Проглотив монету, я закашлялся.

Какое всё-таки классное изобретение – карманы.

И как только раньше несчастные крестьяне таскали монеты за щекой?

Утерев рот, я огляделся.

Комната стала как будто теснее, окна сузились, потолок опустился.

Заподозрив неладное, я вскочил с кровати и тихонько приоткрыл дверь…

Так и есть!

От прежней пышности остались только многочисленные полированные пни.

Никакого балкона, увешанного картинами, никакой люстры с леденчатыми плафонами. Спальня располагается на первом этаже и выходит прямо в тесную кухню, выполняющую роль столовой, гостиной и библиотеки. За старым круглым столом разместилась шумная компания.

Плотник, богиня, Кисонька верховодит, конечно, печник.

Камин по-прежнему не достроен, но сохранил прежний объём.

Относительно уменьшившегося дома камин и его строитель стали в разы больше. Ведь печник, разумеется, ни капли не похудел.

Прикрыв дверь, я со вздохом посмотрел на разгромленную кровать – никакая служанка теперь не придёт.

Спасибо Кисоньке, её почерк.

Всё перекроила – вернула окружающему миру чёртову правдивость.

В поисках одежды я открыл шкаф.

Морская ракушка.

И откуда взялась привычка тащить в дом ракушки?

Нашивка от пионерской рубашки.

Полыхающая красная звезда на жёлтом фоне.

Сколько страсти, прямо эскиз для татуировки в латино-американском стиле.

Я вспомнил, как спорол нашивку, когда вырос из рубашки.

Хотелось сохранить.

Недавно видел клип: знаменитый командир восточно-украинских повстанцев наводит страх на пленных солдат правительственных войск.

Он стащил пленных с танка, на котором их привезли, большим ножом спорол с рукава одного из них нашивку и сунул тому в рот.

Мол, жуй.

Я положил пионерскую нашивку в рот.

Пресный вкус ниток, жёстко, невкусно.

Стал бы я жевать нашивку, стоя на коленях в осенней грязи перед командиром с печальными глазами?

Как бы я повёл себя на месте того командира?

А что бы сделал сам командир, окажись он без ножа, связанный, на коленях среди врагов?

Стал бы есть хлопчатобумажные изделия с примесью синтетики?

Или сохранил бы мужество, которым блистал перед связанными пленными?

Откуда он взял тот большой и блестящий нож?

Зачем он ему понадобился?

Такой большой.

Он подражал любимому киноперсонажу?

Проводил зримую параллель преемственности?

Объявив себя наследником, подпёрся реквизитом?

Богине очень нравится этот командир. Его печальные глаза, его смелость и его нож.

Богиня говорит: «Вот это мужик. Не то, что реальные вокруг».

Интересно, она искренне или за гонорар?

Думаю, искренне, но деньги не помешают.

Переложив нашивку изо рта обратно в ящик, я надел футболку и шорты, собрался с духом и вышел из комнаты.

Все сидели за столом и перебирали иван-чай.

Появление моё встретили всеобщим восторгом, по большей части выраженным печником.

Он кинулся меня обнимать, спросил, хорошо ли я спал, и даже одарил троекратным русским поцелуем.

Я морщился от тыкающейся в меня бороды, но она, вопреки ожиданиям, не воняла, а напротив, благоухала чем-то импортным.

– Садись, не стой, как чужой! – пригласил меня за стол печник.

В моём-то доме.

Впрочем, мой ли это дом теперь?

Моя ли реальность?

Страшно в окно посмотреть.

Исподтишка я ещё раз оглядел присутствующих.

В целом все узнаваемы. Печник с нашего последнего свидания даже расцвёл, а вот богиня, напротив, пожухла.

Даже не уверен, что теперь ей подходит имя богиня Инста. Она напоминает вишню, залежавшуюся на прилавке, переспелую и слегка уже тронувшуюся.

Но не переименовывать же её по ходу повествования.

– Садись, в ногах правды нет! – повторил печник. – Тем более тут у тебя пол гуляет. – Он с силой топнул по доске, в буфете задрожала посуда.

Захотелось не просто вычеркнуть этого прохвоста, а избить, зарезать, размозжить.

– Сяду, сяду, – ответил я, пряча глаза, а с ними и нахлынувшую злобу.

– Тебе налить кофе? – ласково спросила Кисонька.

– Ты же знаешь, я не пью кофе, – ответил я раздражённо.

Кисонька и в самом деле знает, что я не любитель кофе.

– Всё-таки не выспался, – богатым басом произнёс печник и усмехнулся в бороду. – Налей-ка мне, хозяюшка.

Кисонька подошла к нему и склонившись так, что глубоко открылся вырез на груди, наполнила его чашку.

Я достал из холодильника еду и стал есть.