Владимир Максимов - Живая душа

Вспрыснув чистую порозовевшую кожу немудрящим одеколоном соседа по кровати, – на чьей тумбочке и стоял «Шипр» – «для общего пользования», – Ваня улыбнулся части своего отражения и мысленно произнёс: «Ну, паря, теперь хоть под венец!» И снова тихо, застенчиво улыбнулся, представив себя и Асю в свадебном наряде.

Достав из общего шкафа отутюженные чёрные брюки и белую рубашку, серое демисезонное пальто (которое было ему теперь маловато) – всё это он получил «в личное пользование» по окончании школы, в интернате, разложив вещи на своей кровати, Иван немного подумал и убрал рубаху обратно в шкаф. «На вечер с пиджаком, чтоб чистая была, одену, – решил он, – а сегодня и в свитере сойдёт. Зима ведь – не месяц май, – успокоил он себя. – Да и морозы какие загибают!»

Заправляя брюки в камусные унты, он пожалел, что стрелки на них, так старательно им отутюженные, помнутся. Однако выбора не было, а ещё точнее – у Вани не было зимних ботинок, а идти в туфлях, когда мороз под сорок, было бы просто глупо.

«Ладно, потом ещё раз отглажу», – решил он.

Завернув шкурки соболей в несколько газет, он положил их в небольшую холщёвую сумку, с которой обычно ходил за продуктами, в основном – за хлебом, чаем и сахаром…

Немного постояв в раздумье, он наклонился и почесал за ухом Асю, всё это время преданно и молча глядящую на него и «растаявшую» от его ласки.

Подойдя к столу, на клочке бумаги написал записку: «Мужики, кто придёт первым, дайте Асе кусок ливерной колбасы – висит в сетке, за форточкой. И налейте в её чашку воды, если она будет пустая. Иван К.».

Положив записку на стол, он подумал, что ему тоже, как и его однокурсникам, надо было бы сейчас ещё сидеть в библиотеке, готовясь к очередному экзамену… Недодумав эту мысль до конца, он снова взглянул на себя в зеркало шкафа, где можно было увидеть лицо уже целиком. Грустно кивнув своему отражению, он вдруг неожиданно, как незнакомому человеку, подмигнул себе и, улыбнувшись во весь рот, отчего веснушки на его лице «вспыхнули маленькими солнечными зайчиками», – вслух произнёс: «Ничего, паря, прорвёмся! Всё будет хорошо».

Взяв со стола записку, он скомкал её и выбросил в мусорное ведро, стоящее у рукомойника. Отворив форточку, достал из сетки круг ливерной колбасы и, отломив от него изрядный кусок, положил на газету перед Асей.

– Ешь, скотинка, – убирая остатки колбасы обратно, ласково проговорил он. – А то ещё неизвестно когда эти оглоеды притащатся. После библиотеки могут и в кино забуриться. А ты будешь здесь, в темноте, одна голодная сидеть. А так поешь и спать завалишься. Может, и сон тебе про таёжку приснится. Хорошо ведь нам там было вдвоём. Щас я тебе ещё и водички свежей налью. А завтра супца вкусного с куриными лапками да гребешками сварганю – специально для тебя на рынке взял… На встречу важную иду, понимаешь, – доложил он собаке, грызущей стылую колбасу, – волнуюсь…

Надев пальто, Ваня почувствовал себя в нём как-то особенно неловко. Полы его были коротки, в плечах оно жало. Он предпочёл бы своё любимое, привычное, таёжное одеяние: толстое тёплое бельё, ичиги – приятно пахнущие дёгтем, толстый свитер, заправленный под ремень в суконные штаны, опушенные поверх обутки, чтобы снег туда не проникал, суконная же, не сковывающая движений, куртка и видавшая виды, пропахшая дымом костров, ондатровая шапка, которая и была на нём. Но сейчас он шёл к девушке, с которой дружил с детства и которая ему, сколько он помнит, всегда нравилась больше всех остальных девчонок. И которую он, может быть даже, уже давно любил, той любовью с горчинкой, когда считаешь себя недостойным того человека, которого любишь.

На улице уже совсем стемнело, и он, похрустывая снегом, направился к трамвайной остановке, потому что отсюда до поликлиники было уже километра два и идти пешком, как он это спланировал заранее, Ивану расхотелось. Да и холодно было, а Подаптечная казалась неприветливой, настороженной, пустынной, как заброшенный гулкий подземный переход, который хочется поскорее миновать. Может ещё и оттого ему поскорее захотелось выйти хоть и к холодному, но яркому свету фонарей, на близкой большой улице… А в трамвае влиться в людскую толчею. «Да и деньги на билет – не ахти какие – три копейки…»

Ваня ещё не успел перейти с Подаптечной на короткий, перпендикулярный переулок, ведущий к Ямской, когда услышал сзади поспешные шаги. Оглянувшись, увидел двух парней – тех самых, Ваня сразу узнал их – которые недели две назад «тормознули» его у забора общежития недалеко от крохотного домика проходной и от которых его отбил Иван Манагаров.

«Как некстати», – поморщился Ваня, уже предчувствуя неладное.

– Закурить не найдётся, товарищ! – весело окликнул его рослый крепкий парень, идущий быстрым шагом, намного впереди своего напарника.

– Не курю, – глухо отозвался Ваня, тоже ускорив шаг.

– Да подожди, куда ты так спешишь? – поравнявшись с ним, положил руку на его плечо парень. – Мы совсем не страшные. Займи деньжат, браток: на выпивон нам с корешем, на травку, да б… Мы, в отличие от тебя, и курим, и пьём, и девок продажных трахаем. Неправильные вот такие, – снова хохотнул он и, развернув Ваню к себе, уже зло спросил: – А что ж ты, телок, без своего мордоворота по нашему участку ходишь, по нашей территории? Смотри-ка, Гриша, – обернулся он ко второму подошедшему, – знакомец наш давнишний. Платить отказывается дань за твой разбитый лоб…

«Значит, и они меня узнали», – с ноющей под ложечкой тоской понял Ваня.

Из-за спины здоровяка вышагнул второй, низкорослый, кривоногий и, узнав Ваню, весело разулыбался.

– Мы ж тебя учили недавно, что местных надо уважать. Денежку им платить за проход по их территории… А что это у нас в сумочке, – схватившись рукой за неё, резко дёрнул он на себя.

Правая, свободная рука Ивана непроизвольно взметнулась вверх, и он со всей силы нанёс противнику прямой удар в лицо.

– Ой! – по-бабьи завыл тот, отпустив сумку и закрыв лицо руками. – Он мне, сука, нос, сломал!

Обернуться к здоровяку, оказавшемуся сзади, Иван не успел. Что-то тяжёлое ударило его по голове, и, падая на снег, теряя сознание, остатками чувств Ваня ощутил, как быстро летит в какую-то неведомую, бездонную черноту…

– Посмотри-ка по-быстрому, что у него в сумке? – часто дыша, спросил здоровяк, склонившись с обрезком металлической трубы в руках над лежащим на спине Иваном.

– Газеты какие-то, – не сумев разжать пальцы Ивана и просто пошарив рукой в сумке и вымазав там всё своей кровью, ответил коротыш. И снова зажав нос с побежавшей из него от наклона кровью, что есть мочи, со злостью, тяжёлым ботинком пнул Ивана в лицо.

– Да не дёргайся ты! – одёрнул его здоровяк. – Он, кажись, уже того… Давай хоть унты с него снимем. Ему-то они теперь всё равно без надобности, а нам на выпивон всяко-разно хватит…