Владимир Максимов - Живая душа

– Может, масть не та? – весело вставляет кто-то.

– Да, собачьего в тебе уж точно маловато, – перехватывает инициативу первый силач факультета Иван Манагаров. – Собака, та при нужде и огрызнуться, и куснуть может. Тебя же – всяк обидеть горазд, и ты сдачи не отвесишь. Улыбнёшься только непонимающе. Наблюдал я уже однажды такую картину. Хорошо, что рядом оказался, – обращается Манагаров уже ко всем, говоря о чём-то, только им двоим с Иваном известном. И продолжает: – А ведь нож у тебя на поясе висел. Мог бы и пугнуть шпану… – и объясняет однокурсникам: – Возвращаюсь дня два назад с тренировки и вижу – почти у самой проходной нашей общаги двое каких-то хануриков подвыпивших Ваню нашего к забору прижали и буцкают его то справа, то слева, развлеченья ради: то пинками, то тычками. И при этом гнусно так похохатывают, словно какое весёлое дело творят. А Ваня как телок: «Да вы чё, ребята! За что? Чего вам от меня надо?» Я без лишнего шума подскочил. Обоих за воротники курток сгробастал и лбами друг о дружку стуканул, для прояснения мозгов. Да так, что, по-моему, от «искр», посыпавшихся от их глупых голов, – а точнее, тупых твёрдых предметов, как пишут в протоколах об ударе головой, – на тёмной улице светлее стало. И как я только выпустил воротники их курток из своих клешней, они такого стрекача задали, что аж позёмка за ними завихрилась… А наш Ваня, Ванюша, Ванище, отряхиваясь от снега, меня же потом ещё и упрекнул. Это вместо благодарности-то. «Ну зачем, – говорит, – ты их так. Они меня, наверное, с кем-то перепутали. Надо было поговорить, выяснить всё, разобраться»… А если б я не подоспел – запинали б его, просто так, от скуки жизни и из-за отсутствия других развлечений. Да, Ваня, собачьего в тебе действительно маловато будет…

Дня за три до Нового года Иван достал из тумбочки красивые, с серебристой седой остью, уже выделанные им шкурки камчатских соболей, добытых ещё в прошлом сезоне. Из них он собирался, да так и не собрался, сшить себе соболью, «боярскую» шапку…

Шкурки эти он решил теперь подарить Асе, своей бывшей однокласснице.

«Жаль, ещё одного нет. Могло бы тогда и на хорошую шапку и на воротник хватить. Вон, коты-то какие здоровенные, – ласково погладил он шелковистый соболий мех. – Сегодня же пойду к ней в поликлинику и подарю, – твёрдо решил Иван. – Заодно и на наш институтский новогодний вечер её приглашу… Тем более что больница совсем рядом с факультетом – одна трамвайная остановка. Можно будет и прогуляться».

После лекций Ваня зашёл в читальный зал библиотеки и пробыл там часа два, после чего отправился в институтскую столовую. Делал он это, надо сказать, крайне редко, поскольку считал, что есть на три блюда, истратив на это почти рубль, а иногда и больше, непозволительная роскошь и никому – во всяком случае ему – ненужный шик…

Подойдя с подносом к «раздаче», он взял салат из морковки с майонезом, борщ, бифштекс с яйцом и два стакана чая с лимоном, истратив на всё чуть больше рубля.

При стипендии 35 рублей в месяц, это – немалая сумма, если учесть, что есть желательно три раза в день. Правда, как шутили студенты, – если есть три раза: понедельник, среда, пятница, то стипендии вполне может хватить на месяц.

С аппетитом и грустью от неоправданного расточительства, посмотрев на переставленные с подноса на стол «деликатесы», Ваня подумал, что неплохо бы подарить Асе ещё и цветы. «В книгах галантные кавалеры всегда дарят дамам цветы… Или хотя бы один цветок. Розу, например. Купить на рынке у “азеров”, тем более что рынок совсем рядом с больницей, и – вручить вместе с соболями! Хотя роза сейчас, в декабре, не меньше трёшки потянет… Ладно уж, без цветов как-нибудь обойдусь», – мысленно махнул Ваня рукой и принялся за еду…

Неспеша пообедав, он ещё какое-то время посидел в полупустом зале столовой, сыто и лениво соображая, не раскупечиться ли ему окончательно – взяв ещё стакан чая и эклер! Сладкое Ваня любил. Наверное, оттого, что в детстве испытывал в нем постоянную недостачу. Однако истратить ещё почти тридцать копеек он не решился. «Да и натрескался уже. Куда ещё-то. Неча барствовать», – урезонил он себя.

Отнеся грязную посуду к моечному окну с широким подоконником, на котором уже стояли использованные тарелки и стаканы, он неспеша надел у раздевалки свою, серого шинельного сукна, куртку; далеко не новую уже, ондатровую шапку и вышел на крыльцо в густившиеся до фиолетового цвета ранние декабрьские сумерки. Круглые, с подсветкой, часы на здании недалёкого отсюда автовокзала показывали половину шестого. До ночного Асиного дежурства в отделении «экстренной хирургии» оставалось ещё почти два часа.

«Пойду в общагу, отнесу книжки. Переоденусь, побреюсь, – Иван рукой проверил колючую щетину. – И неспеша отправлюсь к ней…»

Даже при мысленном произнесении слов «к ней» у Ивана сладко щемило сердце, и он, неизвестного отчего, вдруг улыбнулся застенчивой тихой улыбкой, очень украшающей его добродушное лицо.

Перейдя улицу, он прошёл мимо заброшенного полуразрушенного – тёмной громадой выделяющегося на фоне ещё не чёрного неба – храма, бывшей Преображенской церкви. Потом – мимо, чувствовалось, что некогда очень красивого, аккуратненького, двухэтажного дома князей Волконских, в котором он одно время с приятелем, заработав денег на лососёвой путине в Совгавани, снимал комнату под лестницей у какой-то ветхой «столетней» старухи, ворующей дрова у соседки, из-за чего у них частенько случались скандалы. Соседка была раза в два моложе и раз в пять крикливей старухи. В комнате же квартирантов печь отсутствовала вовсе (видимо, раньше здесь был чулан), и было потому невероятно холодно. А маленькое, квадратное, на уровне головы, оконце глядело на пустынный, скучный, заброшенный двор с остатками забора и какими-то полуразобранными постройками, значение которых теперь было трудно угадать. То ли это бывшие амбары, то ли конюшни, то ли жильё для прислуги… Одним словом, через месяц они с этой квартиры съехали, хотя она и была в двух шагах от института.

Обогнув «дом княгини Волконской», по короткому Милицейскому переулку Ваня вышел на Подаптечную, в начале которой, с левой стороны, находилась одноэтажная кирпичная баня, в которую он с однокурсниками раз в неделю ходил париться… А сразу же за этим строением, и с той и с другой стороны улицы начиналось царство хибарок: покосившихся, преимущественно одноэтажных деревянных домов и вросших в землю, с брёвнами, поросшими мхом, лачуг со слепыми окнами, среди которых едва ли не рыцарскими замками казались двухэтажные, добротные ещё, здания их общежития, обнесённые забором.

Согрев немного воды, Ваня с удовольствием побрился возле умывальника, в углу комнаты у двери, с небольшим круглым зеркальцем на стене, висевшем чуть выше рукомойника, который сегодня как-то особенно весело позвякивал. Пену для бритья Ваня взбивал кисточкой в половинке красной мыльницы с остатками в ней хозяйственного мыла, которое он использовал и для умывания, и для стирки…