Владимир Максимов - Живая душа

Шеф встретил меня радушно и даже, можно сказать, радостно!

– Ну, наконец-то ты приехал. Руки, руки нужны. Работы невпроворот, – положив мне руку на плечо, проговорил он после крепкого рукопожатия.

Объяснив, в каком коттедже я буду жить, он изъявил желание самолично показать мне гордость биостанции – лабораторный корпус, окончательно достроенный и оснащённый в прошлом году.

– У нас тут такие приборы, – поднимаясь по крутой лестнице на второй этаж, с восторгом вещал мой руководитель, – каких и в Ленинграде не во всяком институте встретишь! Даже пламенный фотометр есть! Тебе его, кстати, надо освоить. Не всё же допотопным методом Винклера пользоваться.

– Насколько мне известно, многие научные приборы градуируются именно этим самым допотопным методом, – немного остудил я его авангардистский пыл. – К тому же, для контроля, я думаю, можно проводить измерения и тем, и другим способом. Точность результатов тогда будет выше.

– Точно, – согласился шеф, впрочем, почти не слушающий меня и витающий, судя по всему, где-то в своих эйфориях.

Открыв первую же дверь на втором этаже, он пропустил меня вперёд, в довольно просторную, с чудесным видом на море, комнату, где за одним из лабораторных столов разбирала какие-то склянки Наташа.

– Вот, знакомьтесь, Наталья Алексеевна, – мажорно обратился Владислав Вильгельмович к девушке, – мой аспирант, из Иркутска, Игорь Владимирович Ветров. А это, – указал он на поднявшуюся из-за стола Наташу, – студентка Калининградского университета Наталья Любарская. Очень толковая девушка (эти слова предназначались уже мне), с большими перспективами. Надеюсь, что и дипломную работу, – повернулся он вновь к Наталье, – она у нас на биостанции делать будет, – не то спросил, не то подтвердил уже решённое наш общий шеф. – Прошу любить и жаловать, – закончил он свой торжественный монолог.

– Уже, – улыбнувшись, как и Наташа, ответил я.

– Что уже? – не понял шеф.

– Уже, не менее получаса, люблю и жалую, – ответил я полушутливо.

– Мы знакомы, – отчего-то смутившись, добавила Наташа.

– Когда это вы успели?! – изумился патрон. – Катер полчаса как пришёл.

– По дороге в лабораторный корпус, – пояснил я.

– Вот те на! – снова изумился он. – Я то думал, что самое ценное сам покажу. А то, глядишь, и сосватаю двух очаровательных молодых людей? А они уже знакомы! Быстро это всё сейчас у молодых происходит, – вдруг весело, тоненьким голосом, хохотнул шеф.

– Вы только, Наташенька, не всем его словам верьте, – продолжил он дурашливо. – На самом деле он многоженец и отец семерых детей! – вновь весело рассмеялся шеф своей шутке.

А я заметил, как Наташа густо покраснела.

– Ну ладно, Игорь, иди обустраивайся, – видимо, передумав водить меня дальше по лабораториям, сообщил шеф, снова погрузившийся в какие-то свои мысли. – С часа до двух – обед. Столовую, надеюсь, найдёшь. А после обеда сразу и приходи. Обсудим твою научную программу. У меня тут кое-какие интересные мыслишки появились! Может быть, часть опытов по сопредельной тематике будете ставить вместе с Натальей Алексеевной. Ей, в итоге, научная статья, тебе – дополнительный, интересный материал к диссертации. А то суточные опыты, как показала практика, одному человеку проводить тяжеловато. Будете подменять друг друга, особенно ночью, пусть даже и отсутствующей в здешних северных широтах.

– Не возражаете, надеюсь, Наталья Алексеевна? – обратился он к девушке.

– Нет.

– Что нет? Нет – да или нет – нет? – улыбнулся шеф. – Следует ясно излагать свои мысли.

– Я согласна, – снова слегка покраснев, ответила Наташа.

– А я – тем более, – добавил я.

– О, как у вас всё далеко зашло! – снова разулыбался шеф.

Чувствовалось, что у него сегодня отличное настроение. Возможно, что именно из-за этого он так много, к месту и не к месту, шутил.

– Всего доброго, – сказал я Наташе, направляясь за шефом к выходу.

– До встречи, ответила она.

Показания суточных опытов нужно было фиксировать через каждые четыре часа. Потом, если это была полночь, можно было сходить домой, немного поспать и снова явиться в лабораторию к четырём часам ночи, а потом – к восьми утра. На самом же деле в такие дни, когда осуществлялись подобные опыты, проводившие их отдыхали на принесённой раскладушке прямо в лаборатории. Ставилась она обычно в углу комнаты, за шкафом с лабораторными склянками, куда не так сильно проникал свет ламп.

На спиртовке можно было приготовить кофе и, сидя у широкого подоконника, неспешно пить ароматный напиток, хрустя солёными сухариками, вслушиваясь в первозданную тишину и любуясь тревожной красотой белой ночи и Белым морем. С его многочисленными, плоскими, изумрудными на сероватом фоне воды островами…

Месяца через два, в одну из таких (отнюдь уже не белых) ночей, в большом, гулком лабораторном корпусе мы с Наташей остались совсем одни, явившись туда к полуночи, чтобы записать очередные замеры суточного опыта.

После того, как промежуточные результаты были внесены в полевые дневники, я предложил ей пойти отдохнуть.

– А если разоспитесь (мы отчего-то никак не могли окончательно перейти на «ты») и вам невмоготу будет подняться к четырём, я сниму показания и своих и ваших опытов, – добавил я, решив после её ухода прикорнуть на раскладушке. Тем более что не только раскладушку, но и будильник я принёс в лабораторию ещё с вечера.

– Вы знаете, Игорь, в последнее время мне отчего-то почти никогда не хочется спать. Точнее, я долго не могу уснуть. Может быть, виною тому стали эти промелькнувшие белые ночи, сбившие мой привычный биологический ритм? Поэтому, если не возражаете, я хотела бы остаться. Могу, кстати, по рецепту моего отца приготовить кофе. Тем более что у меня здесь в шкафу есть и кофейные зёрна, и ручная кофемолка. Надеюсь, вы с нею справитесь. Она у меня такая капризная и подчиняется только сильным рукам. Впрочем, – спохватилась Наташа, – если вы хотите отдохнуть, – взглянула она на угол раскладушки, торчащий из-за шкафа, – я уйду. – И вид у неё в этот миг был такой очаровательно-беспомощный, что ею нельзя было не залюбоваться. И только заноза совести не больно кольнула где-то внутри при рассеянном, впрочем, воспоминании о Маргарите.

– Ой, – всплеснула руками Наташа. – Наверное, это выглядит со стороны так ужасно, то, что я вам предлагаю. В девятнадцатом веке меня бы осудили за это общественным презрением.

– Значит, мы имеем определённые преимущества, живя в последней четверти двадцатого века, – подбодрил я её.

– Возможно, – неопределённо и как-то очень задумчиво ответила она, подойдя к шкафу и доставая оттуда пакет с кофейными зёрнами, небольшую турку и кофемолку с маленьким деревянным выдвижным ящичком, в котором намолотого кофе хватало как раз на две порции.