Николя Барро - Париж — всегда хорошая идея

С годами у него пропал интерес к современной литературе. Он предпочитал перечитывать классиков, которыми восхищался в молодые годы и которые, если говорить начистоту, не шли ни в какое сравнение с тем, что нынче расхваливают в издательствах, предлагая читателю как «сенсационные новинки». Да и кто же сегодня еще пишет как Хэмингуэй, как Виктор Гюго или Маркес, как Сартр, Камю или Эльза Моранте! Да и у кого сегодня есть за душой что сказать? Что-нибудь значительное, что завтра же не будет забыто? Сегодня жизнь как бы распространяется вширь, набирает скорость и мельчает, теряя глубину, то же самое, похоже, происходит и с книгами. Хуже всего дело с романами. На вкус Макса, их и так уж понаписано больше чем достаточно. Рынок битком набит банальностями. Сегодня ведь всякий мало-мальски владеющий французским языком воображает себя писателем, недовольно подумал Макс. Написано слишком много, а им все мало и мало. Бесконечное повторение одного и того же.

Макс раздраженно вскинул голову. Телефон на столе опять затрезвонил.

— Да заткнись же ты, наконец, Монсиньяк! — буркнул он.

А может быть, все дело в нем самом? Может быть, он просто устал без конца ввязываться во что-то новое и потому обратился к хорошо знакомому старому. Может быть, и впрямь все идет к тому, что он становится старым брюзгой, как в сердцах бросила ему на прошлой неделе его экономка Мари-Элен Бонье, когда он сначала пожаловался на погоду, поворчал на вечную болтовню соседки, а потом еще заявил, что ему не понравилась еда.

Ну и что с того!

В последнее время его опять мучили боли в спине, и это, конечно, не могло не влиять на настроение. Постанывая, Макс попытался как-нибудь поудобнее устроиться в кресле. Сам виноват — не надо было двигать в саду тяжелый вазон с самшитом! Прямо тошно становится все время думать о том, как бы не простудиться да как бы неудачно не повернуться. А старые друзья и знакомые с возрастом тоже обзавелись всякими странностями и причудами, которые все труднее становится сносить. Или вдруг кто-то из них возьмет да и помрет, отчего ты еще сильней ощущаешь свое одиночество и тебя охватывает печальное чувство, как бы не случилось так, что ты всех переживешь и останешься один как перст.

Словом, сплошная тоска! Тот, кто первый заговорил про «счастливую старость», был, вероятно, либо полным идиотом, либо циником. Непростое это дело — старея, сохранять хороший характер. В особенности в неудачные дни.

Телефон умолк, и у Макса расплылась по лицу торжествующая улыбка: моя взяла!

Он посмотрел в окно, и его взгляд остановился на кустах гортензии, которые росли в конце сада у стены из дикого камня. На лужайку откуда-то выскочила белочка и, промелькнув как молния, скрылась среди кустов гортензии и роз. Это были любимые цветы его жены, которая и сама носила цветочное имя — Маргарита. Она была страстной садовницей.

Он перевел взгляд на стоявшую на столе фотографию. На ней была запечатлена женщина с добрыми глазами и хорошей улыбкой.

Он скучал по ней. До сих пор не мог привыкнуть, что ее нет. Они встретились поздно, и то спокойное, ровное отношение Маргариты ко всему, что бы ни случилось в жизни, хорошо влияло на него, тревожного по натуре.

Он снова склонился над рукописными заметками, которые лежали перед ним на столе, и набрал на клавиатуре компьютера еще несколько предложений. Все-таки это замечательное изобретение! Нет, нельзя сказать, что все новое — это плохо. Как легко на компьютере вносятся изменения, причем правка не оставляет после себя никаких следов. В прежнее время в редакции газеты еще печатали на пишущих машинках, рычаги букв то и дело цеплялись один за другой. Под копирку делалось несколько экземпляров. Тогда нельзя было сделать сколько угодно копий. А уж если ты допустил опечатку, то исправить ее стоило много возни.

Он попытался снова сосредоточиться на работе. Эссе на тему «Отвлекающие моменты как философская проблема», заказанное ему небольшим издательством научной литературы. Макс Марше не всегда был детским писателем. После окончания университета он работал журналистом и время от времени писал статьи для научных журналов. Но известность он заслужил своими детскими книгами, и даже сделался знаменитым писателем. Это он-то, у кого никогда не было детей! Ирония судьбы! Истории про зайца Сливовый Нос и «Приключения маленькой ледяной феи» да серия из семи книжек про маленького рыцаря Шелопута неожиданно сделали его богатым человеком. Но вскоре после женитьбы у Маргариты случилась внематочная беременность, от которой она едва не погибла, и это стало окончательным приговором. Макс был бесконечно благодарен судьбе, что жена осталась жива.

С Маргаритой и без детей было хорошо, и годы пролетели как один день.

В этом году ему исполнялось семьдесят лет. В молодости ему не верилось, что это может быть. Семьдесят! Об этом он не любил думать.

— Вам надо побольше выходить из дому, мсье Марше! Придумайте что-нибудь! Поезжайте в Париж, ходите в кафе, встречайтесь с друзьями, съездите на свою дачу в Трувиль или пригласите сестру, чтобы приехала к вам из Монпелье погостить. Нехорошо так замыкаться в одиночестве. Я считаю, каждому человеку нужно иногда с кем-то поговорить.

Мари-Элен с ее многословными наставлениями доводила его иногда до белого каления.

— Вы же у меня есть, — возражал он.

— Нет-нет, мсье Марше. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы все больше замыкаетесь. И характер у вас все больше портится. — Мари-Элен энергично вытирала пыль на полках в библиотеке. — Мне же кажется, что я совсем как экономка этого — ну как там его звали — нелюдимого такого, который засел у себя дома и обо всем, что творится на свете, узнавал от своей экономки.

— Марсель Пруст, — сухо вставил Макс. — Хватит вам, Мари-Элен, читать проповеди, и вообще, бросьте вы эту чепуху! Со мной все в порядке. И меня вполне устраивает то, как я живу.

— Да неужели? — сказала на это Мари-Элен, стоя перед ним с метелкой для пыли наперевес. — Вот уж никогда не поверю, мсье Марше! Знаете, кто вы такой? Одинокий старик в большом пустом доме.

«Сильно сказано. В романе такая фраза была бы в самый раз», — иронически подумал Макс.

И не только в романе: слова экономки действительно попали в точку.

Через два часа опять зазвонил телефон, и Макс раздраженно захлопнул компьютер, а заметки к эссе «Отвлекающие моменты как философская проблема» окончательно отодвинул в сторону и решительно снял трубку.

— Да, я вас слушаю, — недовольно буркнул он.

— О-о, Марше! Как я рад, что наконец до вас дозвонился. А то, смотрю, вы ранняя пташка — с утра уже дома не застать. Я вам целый день названиваю.

— Я знаю, — сказал Марше, устало возводя глаза к небу.