Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

– Про меня спрашивал? – спросила я Розу.

– Нет. Не успел.

– Слишком быстро ушёл? – представила я как Макс закрывает дверь.

– Нет, сама всё рассказала. Чего ты от него ушла? Таких мужиков раз в сто лет, – жевала что-то в трубку, разговаривая с Мариной, Роза.

– Сколько раз тебе говорить: не я, это он ушёл.

– Я бы тоже с тобой долго не смогла. Шучу.

– Чёрт, связь пропала, – смотрела на свой телефон Марина, извиняясь то ли перед Томой, то ли перед Розой.

– Почему он мне не звонил?

– Кто?

– Муж.

– Может, связи не было.

– Ага, а потом появилась?

– Да, нет, видимо, была бы у него с кем-то связь, не стал бы звонить точно.

– А, ты об этом, – снова досадно вздохнула Марина: «Как же хочется научиться мыслить вот так же неординарно, легко. Нет, надо же упереться рогом, принимать всё конкретно, скучная, какая же я скучная».

Вдруг до неё дошло, что у людей, как и у слов, может быть множество значений, что нельзя принимать человека плоско, таким, каким ты его наблюдаешь своим недальновидным взглядом, которым никогда не проникнуть в душу.

– А может, связь появилась, когда он залез на крышу, – предложила ещё одну гипотезу Тома. – Люблю таких смелых мужчин. Таким ничего не стоит достать звезду.

– Хотя во многом ты права, – стала передвигать на столике предметы Тома, будто расставляла фигуры, приглашая Марину сыграть с ней в шахматы. – Мужчины ждут какой-то женской мудрости, женщины требуют мужского начала. Надо ли ждать? Надо ли требовать? Мы же не в ресторане в предвкушении заказа, – сделала она первый ход Е2–Е4. Марина промолчала, ей не хотелось играть в шахматы, точнее сказать, она не умела. – Да, знать бы заранее: поесть к тебе человек пришёл в сердце или почувствовать. А он мне продолжает названивать: «Может, встретимся, в кафе сходим, перекусим? Что ты молчишь?» Я ему: «А что ты хочешь услышать? Расстались же уже, к чему эти встречи. А свой гормональный голод я утолю молчанием».

– Ты про бывших? – спросила Марина, про себя заметив, что вроде как уже обсуждали эту тему. Видимо, болит, щемит.

– Про них. Бывшие – это мозоли, которые начинают ныть, как только наденешь новые туфли. Извини, достала я тебя уже этим. Я бы не вспоминала, если ли бы он не позвонил.

– Кто звонил? – отвлеклась Марина. Ей было всё равно звонил или не звонил.

– Бывший.

– Что хотел?

– Да, ничего, просто хотел, – стала снова настраивать свои антенны Тома, будто потеряла нужную волну. Марине было абсолютно неинтересно, кто хотел Тому. Сейчас её волновало… Она даже не могла объяснить что, просто волновало её.

– Не люблю я бывших, и подкаблучников тоже, – отговорилась Марина, хотя никогда не имела дел с последними.

– Да уж, последних я вообще ненавижу, – закончила с антеннами Тома. – Подкаблучники – это те, которые делают вид, что не понимают, чего от него хотят другие женщины.

– В общем, одни стоят других.

– Ну, я не стала бы обобщать, с бывшими обычно так: позвонишь, будто в ренессанс попала, встретишься – полный декаданс.

Марина понимала куда клонит Тома: «Не вздумай с ним встречаться. Было и прошло».

– Потому что встретишься, кофе, то да сё, а потом опять начнёшь выяснять старое. Оно ведь никуда не делось. Лежит себе в кладовке, как одежда б/у, носить не хочется, выкинуть тоже не получается. Вроде в кафе сидишь, а на самом деле в этой кладовой, перебираешь с ним реквизиты, ясное дело, слово за слово, втягиваешься в этот ископаемый спор, – раскраснелась Тома так, что Марине и впрямь показалось, что они сейчас сидят в каком-то чулане, сортируя старое томино бельё. – Всякому мужчине надобно помнить, что женщину невозможно переспорить, её можно только переспать. В каждой женщине есть от кошки: то, что она пришла и села к вам на колени, совсем не значит, что любит просто хочет погреться. Жизнь без скандалов – что женщина без капризов, а женщина без капризов – что шампанское без пузырьков. Не играет.

Тома взяла в руки свою книгу, потом отложила её вновь:

– Жаль, нет шампанского. С удовольствием бы выпила сейчас, – улыбнулась Тома и продолжила тему. – Не надо ждать, не надо требовать, любви, то что есть, иначе и это разберут, – вопросительно посмотрела она на Марину, ожидая от неё не то шампанского, не то одобрения.

– Я лично мечтаю о простых отношениях, когда можно сказать всё, что хочется.

– А мне таких отношений, чтобы и говорить не приходилось, если хочется. Хотя мечтать – это неплохо, лишь бы не накрыло кризисом среднего возраста.

– Мне казалось, что это тема мужская.

– Ну да, мужиков тянет на всякое: кто гитару покупает и начинает выставлять аккорды за всю семейную жизнь, кто в духовные практики, строя из себя лотос, кто английский начинает ломать. Вот здесь надо ему дать воли, пусть он, мужик, выветрится. Всё это проходящее. А начнёшь вмешиваться, уйдёт к другой со ссылкой, что та понимает лучше. – Тома, не зная куда деть руки, взялась за косички вновь.

Марина вдруг вспомнила, как долго спорила с мужем, когда тот хотел купить себе для рыбалки катер.

– Чёрта с два она понимает, просто тоже в кризисе. Это как оказаться на одной планете без кислорода, в одном скафандре, – спорила сама с собой Тома.

– Я думала, что у женщин только климакс бывает.

– Нет, не только, кризисы тоже. Только если климакс – это хроническое, то кризис – климатическое. Когда возраст уже чувствуешь, а живёшь по-прежнему средне.

– И что с ним делать? – пыталась найти границу кризиса в своей жизни Марина.

– Налаживать свой климат, создавать себе весну. Женщине тоже необходимо чем-то заниматься. Процесс должен быть творческим. Важно, чтобы он приносил и удовольствие, и деньги.

– Ты про мужа?

– Мы – это две параллельные линии жизни, которые то сходятся, то расходятся. Параллели всегда будут независимы, они будут следить друг за другом и мчаться на перегонки. Это будут большие гонки одной большой любви и даже фотофиниш не сможет определить в итоге, кто же из нас победил, и кому пить шампанское из кубка счастья. Я не знаю, зачем я звоню, мы же вроде уже всё решили поставили жирную точку.

– Вот и я думаю, зачем? – слышал я добрый голос Марины в трубке. Он был встревожен, он провоцировал её слух на надежду.

– Почему бы не запятую, могли бы ещё звонить, обнаружив нехватку друг друга, – согласился я. Мне захотелось увидеть сейчас Марину, обнять, извиниться, наверное, даже. Нет, не оправдываться. Я хорошо помнил слова своего отца: «Никогда не оправдывайся, всё, что ты сказал, написал, сделал в конечном итоге будет использовано против тебя, всё, что ты утаил, не сказал, не сделал, будет в конечном итоге направлено против тебя, всё, что ты сделаешь, скажешь, напишешь, будет лишь оправданием, оправданием усеяна ложь». Именно оправданием я занимался в то время, как жил с Мариной, теперь я хотел бы извиниться, за то, что мучал её так долго, не ушёл раньше.