Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

«С некоторых пор я перестал любить кофе с сахаром и молоком», – подумал я снова про жену. Я знал, что такое влюбиться, когда я не мог сказать ей, что она плохо варит кофе. Просто пил большими глотками, ложками добавляя в чашку её красоту. Я поварил ещё немного, пока коричневые губки пены не разбухли от возбуждения и не потянулись ко мне. Я выключил кофе, те сразу отстранились и опустились, как у неё, грустными уголками.

«Да, безусловно, кофе дома был вкуснее», – поставил я чашку на подоконник. Ему вдруг захотелось компота. Того самого компота, который варили в лагерной столовке пионерлагеря – с урюком и грушами. Тут же он вспомнил, что одна повариха готовила хорошо, другая отвратительно, потому что у неё были свиньи. А свиней надо было чем-то кормить – чем больше отходов, тем толще свиньи. Цепочка таких этих давних событий могла привести невесть к чему, она могла тянуться до тех пор, пока воспоминания продолжали бы свой медленный танец с фактами из жизни настоящей. Но музыка резко оборвалась в колонках моего воображения. Не то чтобы иссяк родник, просто меня отвлёк телефонный звонок.

Пока я разговаривал, я смотрел в окно. Там всех поджидала зима. Седина тронула редкие жёсткие волосы деревьев, словно готовые к последнему балу они стояли в ожидании худшего. То им был ветер, который то и дело тянул их танцевать, но настроения не было. Да и какое может быть настроение, когда впереди предстояла зима, холодная, мрачная, возможно, последняя. Ни песен, ни соловьёв, только замёршие на ветках чучела ворон, да отмороженные синицы.

Нет крепче кофе, чем в одиночестве. У того и у другого своя философия. Я знал, где находилась её красота. Но гораздо лучше я знал, что мне будет больно, если кто-то ещё узнает об этом.

Я позвонил Томасу, надо было обсудить обложку его новой книги.

– Чем сегодня занимаешься? Зайдёшь?

– Я уже уехал из центра. Кончился зачёт, я домой.

– Почему с работы все очень спешат домой? – решил я про себя не обсуждать дела.

– Домой – это особое чувство, как будто с войны, где ждут с победой, но примут и с поражением, туда, где я нахожу больше настоящего, чем в работе искусственного. Не все же такие фанаты, как ты. Ты настоящий бизнесмен, ты думаешь иначе: почему бы здесь ещё не подзаработать?

– Разве ты не согласишься, что деньги приносят оргазм? – слышал я в трубку, как прерывисто отвечал мне Томас, видимо, спешил куда-то.

– В общем, да: много денег – секс удался, мало – значит, ты снова дрочишь. Оргазм – это пик любви.

– Нет, это элементарная несдержанность.

– А если там, дома, никто не ждёт? – вспомнил я про свой.

– Это не имеет значения, если договор с одиночеством уже подписан. Домой: вроде всего пять букв, а сколько тепла, многие там были и хотят вернуться, в те самые уютные дома, туда где царствует быт и загнулась не одна революция в борьбе за мировое признание.

Короче, Макс, я бы с удовольствием зашёл к тебе на чай, но уже рядом. Тем более после работы я – кусок мяса, кусок дерьма, пучок зелени чувств, пучок нервов. Сейчас приду и попытаюсь сварить из этого суп.

– Как ты самокритичен, Томас.

– Нет. Просто по дороге выпил бутылку пива и наметил цели.

– И какая из них по жизни?

– Попасть в десяточку! А если честно, я хочу ссать.

– А, понял, не буду отвлекать. Ищи «Макдоналдс».

Томас заправил мышцы в штаны, почувствовав, как от него воротит подъезд. Пинок двери, и вот он уже снова на улице. Он достаёт из кармана свой телефон и что-то начинает записывать: «Короткие руки солнца в глубоких карманах неба ищут мне мелочь, хотя бы несколько лучей, но нет, там только купюры осенних листьев и подкладка из облаков осенних. Октябрь – он хочет ссать. В этом уголке мира в подворотне Европы, там, где никто не видит кроме меня, дождь словно бомж прислоняется к стенке и пиво льётся рекой, я перешагиваю лужу, которая разлилась между октябрём и новым годом». Сохранил запись и положил он, довольный, обратно трубку в карман. Ему снова было легко и хорошо. В голове ещё не остыло пиво, главное, муза – она была рядом, она сама записывала его мысли в блокнот.

– Что ты на себя тянешь. Ты не виноват. Не надо с собою так. Ты сбрось с себя этот груз, а то и ухаживать за отцом будет некому. У меня был такой период в жизни, когда я разошёлся со своей женой. Точнее сказать, она со мной разошлась, а я ещё нет.

– А ты был женат?

– Да, ещё как. Женатее всех женатых, никого не замечал кроме неё. И так мне было от этого хорошо.

– Чем ты лечился?

– Африкой. Я уехал туда на полтора года. Я забрался в такие дебри, что никакая хандра не смогла бы меня оттуда выкурить. Это была антропологическая экспедиция по следам древних культур. Мой научник мне предложил.

Может, ты слышал об этом месте. Перекрёсток культур и цивилизаций на территории Южного Судана, Эфиопии и Кении. Местные жители разработали свои собственные, уникальные по стилю украшения, чтобы отличать себя от своих соседей, с которыми они часто находятся в состоянии войны. У женщин племени мурси удалены нижние зубы и вставлены керамические пластинки, чтобы растягивать губы.

– Я смотрел как-то фильм об этом. Сакрификация и прочее, как они вживляют личинки в кожу, чтобы шрамы казались мужественнее, – сказал я и почувствовал, что личинки беспокойства начали шевелиться под моей кожей. Я снова вспомнил отца.

– Так сложилось исторически, что выходить замуж без пластины осуждалось племенем, но всё меняется, и в последние несколько лет девушки выходят замуж без пластин в губе.

– Ты предлагаешь мне двинуть в Африку за девушкой с пластинкой в губе? Моя жена постоянно такой диск ставила, когда была не в духе.

– Не забывай, что это не они себе ставят, а им мужчины.

– Ты хочешь сказать, что это я – тот кто вставил ей этот диск?

– Надо же хоть иногда быть честным и благородным.

– Ой как надо.

– Но вообще-то пластинки эти вставляли в губу, чтобы их белые не забирали в рабство.

– Чувствую в тебе борца за права женщин. По-твоему, жена моя гоняет эту пластинку как защиту от домашнего рабства?

– Или от других мужчин, которые на неё покушаются. Ты ревнив?

– Я? – вертел в руках ручку Максим, глядя на себя в отражении зеркала.

– Да, ты жену свою ревнуешь?

– Пожалуй, что нет. Для этого же надо сильно любить.

– Или дорожить.

– Что-то не дорожает, – начал испытывать неудобства из-за обсуждения личного Максим, сломав в конце концов ручку.

– Всё же тебе не мешало бы чем-то вдохновиться, может, тебе попробовать писать?

– А ты думаешь, я прошёл мимо этого? Нет, я тоже пробовал какие-то вещи делать, что-то типа рассказов, заметок. Так, чисто для себя.