Людо Ондрейов - Юность разбойника

Никто ничего не сказал, только мама втихомолку улыбалась у своих горшков.

— И всему-то отец верят, что мачеха на меня наговаривает. Все неправда. А когда они пьяный, то читают мне из книжки. Они и писать умеют — когда в солдатах были, научились…

— Из молитвенника читают-то? — спросила Анна.

— Нет! — ответил Матё. — Из такой книжки, как один человек ловил разбойников. Детектив называется… Так там все здорово, что и не уснешь!

Ергуш сказал:

— Поди, навыдумывал кто-то. Наверное, неправда все.

Матё Клещ не согласился.

— Чистая правда! — воскликнул он. — В книге так и написано, я своими глазами видел. Этот человек, детектив-то, спрятался в часы, да не в такие — он показал на ходики, — а в такие часы, большие, как хлев. Снял он маятник и ждет… И когда пришли разбойники, он как выскочит да и ну бить их! Дым коромыслом…

Анна сморщилась, попросила:

— Не надо больше, мне страшно!

Ергуш стал смеяться над ней, щелкнул ее по носу.

Елочку нарядили и подвесили к потолку над столом. Мама всем подала вкусный ужин: капустную похлебку с колбасой, маковые ватрушки, пироги с повидлом и маком. И Хвостику угощенье отнесла — пусть знает, что наступил сочельник. А после ужина можно было сколько угодно грызть орехи и яблоки.

У ворот Хвостик лаял на цыган. Не пускал их во двор петь колядки. Цыгане позлились, покричали да и ушли.

— Денег у нас нет, — сказала мама, — а пирогов цыгане не хотят принимать. Хорошо, что Хвостик не пустил их.

Быстрые шаги раздались во дворе. Хвостик ни гугу — значит, кто-то знакомый.

Постучался, открыл дверь; показалось румяное, веселое лицо — Палё Стеранка! У Ергуша от радости сердце подпрыгнуло. Палё поздоровался: пусть будет благословение божие над этим домом.

Мама поблагодарила, угостила Палё пирогами, орехами. Он подсел к Ергушу, шепнул ему:

— Пойдем в деревню!

— Только у мамы спрошусь…

Мама разрешила.

— Да не гуляйте долго, — промолвила она, — нынче большой мороз будет.

Собралась с мальчиками и Анна. Дома остались мама да Рудко. Рудко не жалел, ему спать хотелось, голова была тяжелая, как свинец, так и клонило ее книзу. Он даже рад был, что все ушли.

В деревне Анна отделилась от ребят, свернула к Верхнему концу. Куда пошла, они не знали.

— Знаете что, — сказал Палё, — давайте будем колядки петь… Зайдем на Верхний конец, к одноногому дяде Кошалькуле. Может, и Йожо дома. Посидим у них, полуночи дождемся.

Матё Клещ одобрил предложение, Ергуш молча кивнул. Пошли. Стали под окнами Кошалькули, запели: «Несем вам радостную весть…»

Очень странно выходило: Палё затягивал, Матё фальшивил, а Ергуш — его смех разбирал — все время смеялся. Выскочила на порог Зузка, позвала мальчиков в дом. Пошли. Впереди Палё, за ним Матё, Ергуш последним. Зря, кажется, вошли. За столом сидел Густо Красавчик, напротив него Йожо Кошалькуля, с ним рядом Анна, Ергушова сестра. Сидели они и в карты играли. Зузка села рядом с Густо, улыбнулась ему, в точности так, как недавно в корчме, когда показывали кукольную комедию. Зузка предложила пришедшим сесть.

Густо Красавчик ухмыльнулся и сказал:

— Слушай, Ергуш, а ведь это ты выбил окно в корчме!

Ергуш двинул плечом, покраснел.

— Чепуха, — сказал он. — Может, это ты сам выбил, а на меня сваливаешь…

Ему хотелось разозлить Густо Красавчика.

— Нет, ты выбил, — возразил тот, — потому что тебя выставили-то.

Ергуш на это сказал:

— Чепуха. А вот пусть этот комедиант только попробует, пусть еще раз придет — вот тогда я ему покажу!

Матё Клещ вмешался:

— Вот наш отец читали о разбойниках, и все было на самом деле. Как один спрятался в часах и ждал…

Зузка расхохоталась:

— В часах? Ха-ха-ха! Такого я еще не слышала!

Все засмеялись: и Густо, и Анна, и Йожо Кошалькуля.

Матё Клещ обиделся, встал и пошел к дверям. Палё Стеранка и Ергуш поплелись за ним. Зузка подбежала, ухватила Ергуша за рукав, шепнула:

— Оставайся, Ергушко!

— Я с товарищами, — сурово ответил он и вышел.

Выйдя со двора, побрели по деревне. Молчали. Первым заговорил Палё Стеранка:

— Наверняка она и не видит ничего. Потому что маленькая еще. Вырастет — может, лучше будет.

По деревне, под окошками домов, раздавались песни о рождении Христа. Всюду кучками стояли люди, разговаривали, ждали полуночи. Небо было ясное, от мороза слипались ноздри.

— Ну и ладно, — сказал Ергуш. — А я больше и смотреть-то на нее не буду!

По деревне, под окошками домов, раздавались песни.

Проводили друг друга — спать разошлись. Ергуш все представлял себе лицо Зузки. Улыбается вкрадчиво, насмешница, язычок ядовитый… Смотрит на Густо Красавчика, чуть в глаза ему не вскочит… Он встряхнулся. Отогнал видение, стал думать о Палё, добром друге: «С тобой, Палё, хорошо мне, как в раю. А Матё?.. У Матё, бедняги, мачеха…»

Дядя Кошалькуля пришел. На дворе теплый предвечерний ветерок играл падающими снежинками. Дядина деревянная нога глубоко вдавливалась в размякшую землю.

— Я вот чего пришел, — сказал дядя, — отдай парня в работу.

И он рассказал обо всем: как поступил сторожем на завод, где льют медь; и что там берут на работу трех мальчиков, вот он и пришел за Ергушем.

— Моего Йожо приняли и еще одного соседского парнишку, Штево Фашангу. Пусть ребята к делу приучаются. Хоть не избалуются…

Мама рада была, благодарила дядю. Погладила она Ергуша по голове и сказала:

— Что ж, пусть его. Хорошим работником вырастет.

Дядя долго еще говорил — о том, как разыскать завод, о господах тамошних, о плате: нигде столько не заработаешь, много платят. Надымил своей трубкой так, что дышать нечем стало, и ушел.

Ергуш на другое утро отправился в город; под мышкой — бутылка с кофе, сало да кусок хлеба — еда на целый день.

На окраине города, по правую руку, за высоким забором стояли большие здания. Оттуда доносились тяжкие удары, из длинных труб валил черный дым. Если Ергуш верно понял дядю, то это и есть завод.

Пройдя вдоль забора, Ергуш добрался до ворот. Из сторожки за воротами выглянул дядя Кошалькуля, улыбнулся, впустил Ергуша.

— Ну, держи себя хорошенько! — сказал он и, указывая на высокий дом посреди двора, добавил: — Подожди вон там у входа. Как пойдет мимо толстый господин с красным лицом да в золотых очках, сними шляпу, поздоровайся. Это будет сам пан директор! — уважительно шепнул дядя. — Входи за ними в контору и говори: пришел, мол, на работу наниматься.

Долго, очень долго ждал Ергуш в указанном месте. Закоченел совсем. А толстого господина в очках будто и на свете не было. Стал Ергуш прохаживаться перед домом, раздумывать о новой своей, о будущей жизни.