Гийом Мюссо - Девушка и ночь

– Госпожа заведующая!

Мы с Франсисом тревожно переглянулись. Фанни – соседка Винки по общежитию, и я точно знала, что именно ей не терпится мне сказать: она обнаружила тело своей подруги.

– Все кончено, Франсис, – говорю я. – Придется звонить в полицию.

Но тут дверь моего кабинета открылась, и Фанни, обливаясь слезами, упала в мои объятия. Я пока не догадывалась, что сам Господь подсказал нам решение всех проблем. Господь всех итальянцев. Бог, которому мы молились еще детьми в часовенке в Монтальдичо.

– Я убила Винку! – призналась она. – Я убила Винку!

Было два часа ночи, когда я вышел из отделения неотложной помощи УБЦ [159]в Ла-Фонтоне. На что похож запах смерти? По-моему, в нем есть затхлые нотки медока, дезинфицирующих средств и бытовых химикатов, витающих в больничных коридорах.

Максим сорвался с десятиметровой высоты и упал на асфальтированную дорожку. Ветви росших на склоне кустов и деревьев, конечно, смягчили падение, но не настолько, чтобы уберечь его от множественных переломов позвоночника, таза, ног и ребер.

Посадив к себе в машину Оливье, я поехал в больницу следом за машиной «Скорой помощи» и по приезде видел моего друга лишь мельком. Его тело, в сплошных кровоподтеках, неподвижно лежало на жестких, похожих на капсулу носилках, шею и голову поддерживал ортопедический аппарат. Глянув на его бледное, бескровное лицо, опутанное перфузионными трубками, я с горечью понял, что ничем не мог ему помочь.

Врачи, с которыми Оливье смог поговорить, были настроены весьма серьезно. Максим находился в коме. Давление у него было очень низкое, несмотря на то что с помощью инъекции норадреналина его удалось немного поднять. У него были черепно-мозговая травма плюс ушиб и гематома головного мозга. Мы было уселись в комнате ожидания, но медработники сказали, что наше присутствие ни к чему. Прогноз был довольно сдержанный, даже если бы компьютерная томография всего тела показала полное отсутствие каких-либо патологических изменений. В ближайшие трое суток – а они будут решающими – динамику его состояния, вероятно, удастся определить точнее. По недомолвкам врачей я понял, что жизнь Максима на волоске. Оливье отказался покидать больницу, но мне он настоятельно посоветовал поехать отдохнуть:

– Ты и впрямь неважно выглядишь, да и потом, понимаешь, будет лучше, если я останусь ждать один.

Я согласился, тем более что, если честно, мне совсем не улыбалось встречаться с полицией, которая должна была нагрянуть сюда, чтобы собрать свидетельские показания, и под проливным дождем направился прямиком на автостоянку возле больницы. Через несколько часов погода резко изменилась. Ветер стих, но небо оставалось хмурым – каким-то мутно-серым, временами его озаряли вспышки молнии и сотрясали раскаты грома.

Я укрылся в «Мерседесе» и проверил мобильный телефон. Никаких известий – ни от Фанни, ни от отца. Я попробовал до них дозвониться, но ни та, ни другой не отвечали, что, впрочем, было в духе Ришара. Он, наверное, благополучно нашел мать и угомонился, а все остальные пусть катятся к черту!

Я включил зажигание, но так и остался стоять на парковке с работающим двигателем. Было холодно. У меня слипались глаза, в горле пересохло, голова все еще была под парами спиртного. Я редко когда чувствовал себя настолько обессиленным. Я не сомкнул глаз прошлой ночью в самолете, да и в позапрошлую практически не спал. И теперь расплачивался с лихвой за сдвиг по времени, лишнюю водку и нервное напряжение. Мне никак не удавалось собраться с мыслями – они разбегались в разные стороны. И под барабанную дробь дождя я упал головой на руль.

Нам надо поговорить, Тома. Я кое-что откопал. Дело очень серьезное … Последние слова Максима постоянно звучали у меня в ушах. Что такого срочного он хотел мне сообщить? Какого такого серьезного он откопал? Будущее было покрыто мраком. В своем расследовании я не продвинулся ни на шаг и уже смирился с тем, что уже никогда не встречусь с Винкой.

Алексис, Винка, Франсис, Максим … Список жертв все увеличивался. Я должен поставить в этом деле точку – но как? Вдыхая запах салона, я перенесся в детство. Это был запах духов, которыми когда-то пользовалась моя мать – «Жики де Герлен». Таинственный одуряющий аромат, в котором смешались благоухания Прованса – лаванды, цитрусовых и розмарина – и более глубокие, устойчивые запахи кожи и лука-скороды. Какое-то время я старался распознать оттенки аромата. И все снова и снова напоминало мне о матери…

Я включил потолочный светильник. Простой вопрос: сколько стоила такая тачка? Может, сто пятьдесят тысяч евро. Где мать взяла деньги на такую машину? У моих предков довольно приличная пенсия и прекрасный дом, который они купили в конце 70-х, когда недвижимость на Лазурном Берегу была еще по карману среднему классу. Но эта машина не подходила ей никаким боком. Меня вдруг осенило: Аннабель одолжила мне свой «Родстер» не случайно. У нее был какой-то умысел. Я постарался припомнить все, что произошло между нами сегодня днем. Аннабель поставила меня перед свершившимся фактом. И не оставила мне другого выбора, кроме как взять ее собственную машину. Но зачем?

Я осмотрел связку ключей. И, помимо ключа от машины, узнал ключ от дома, ключ, подлиннее, от почтового ящика и еще один, большой, с головкой в черной резиновой оболочке. Три увесистых ключа на роскошном брелоке: овальная штуковина из тисненой кожи с двумя хромированными накладками в виде инициалов: буква «А», переплетенная с буквой «П». Если «А» значит Аннабель, то что означает «П»?

Я включил GPS и пробежал глазами отмеченные там адреса, но ничего подозрительного не обнаружил. Я нажал на первый пункт – дом, – и, хотя больница располагалась менее чем в паре километров от района Констанс, GPS выдал расстояние двадцать километров, проложив сложный маршрут, который вел берегом моря в сторону Ниццы.

В недоумении я снял машину с ручного тормоза и выехал с автостоянки, гадая, что это за неведомое место, которое мать считала своим домом.

Невзирая на глухую ночь и дождь, движение на дороге было довольно оживленное. Навигатор привел меня к месту назначения меньше чем за двадцать минут: это был тихий особняк, стоявший на полпути между Кань-сюр-мер и Сен-Поль-де-Вансом. Аврелия-Парк, где помещалась холостяцкая берлога Франсиса. Где его убили. Я остановился в нише метрах в тридцати от внушительных размеров решетки из кованого железа, преграждавшей въезд. После прошлогодней волны ограблений меры безопасности здесь всюду были значительно усилены. На посту охраны нес дежурство сторож с выправкой часового.