Гийом Мюссо - Девушка и ночь

Я протер глаза. Странная штука: мне казалось, что я ничего не понимаю и вместе с тем нахожусь так близко к цели, как никогда прежде. Я встал и пошел за рюкзаком. Надо было кое-что проверить. Я достал школьный альбом 1992/1993 учебного года и принялся его листать, в то время как Мерье подытожил:

– Наследницу, которая верховодит фондом «Хатчинсон и Девилль», зовут Алексис Шарлотта Девилль. И вы, похоже, с ней знакомы. Она преподавала в Сент-Экзе, когда вы там учились.

Алексис Девилль… Такая обаятельная преподавательница английской литературы .

Меня точно громом поразило – я стоял, не в силах оторвать глаз от фотографии учительницы, которую мы все когда-то называли мадемуазель Девилль. Даже в школьном альбоме ее имя скрывалось за инициалами А.Ш. Наконец-то я нашел тебя, Алексис. Убийцу моей матери и Франсиса. Ты пыталась убить и Максима. И ты же косвенно направила Винку на стезю, оказавшуюся для нее роковой.

– Она и раньше приезжала на Лазурный Берег, правда, ненадолго, а потом обосновалась в этих краях и проводила здесь уже по шесть месяцев в году, – уточнил Мерье. – Она выкупила старую Виллу Фицджеральд на мысе Антиб. Знаете, где это?

Я выскочил из дому, забыв, что у меня больше нет машины. Хотел было позаимствовать у журналиста велосипед, но, тут же отказавшись от этой мысли, кинулся в подвал и сорвал полиэтиленовый чехол со своего старенького мопеда. Я мигом вскочил в седло и, как в старые добрые времена, когда мне было пятнадцать, попробовал завести мой «103-й», крутанув педаль.

Но в подвале было холодно и сыро – и мотор барахлил. Я бросился искать коробку с инструментами и вернулся к мопеду. Снял защитный кожух и специальным ключом выкрутил свечу зажигания. Она была черная – вся в грязи. Я протер свечу старой тряпкой, потом поскоблил наждачной бумагой, как проделывал это сотни раз перед тем, как отправиться в коллеж, и вкрутил ее обратно. Ухватки я не забыл. Все эти действия неплохо сохранились у меня в голове в виде воспоминаний о далеких, хотя и не очень, временах, когда жизнь казалась мне полной надежд.

Я снова попробовал запустить мопед. Дело пошло чуть лучше, но движок работал только на малых оборотах. Я убрал упор, прыгнул в седло и покатился по откосу. Мотор сперва как будто заглох, а потом в конце концов закашлял. Я вырулил на дорогу, молясь, чтобы он продержался хотя бы несколько километров. На полных оборотах.

В голове у меня кружили картинки, невыносимые и фантастические. Похлеще любого, даже самого жуткого кошмара. Лицо моей жены, размозженное, вдавленное, раскуроченное. Прекрасное лицо Аннабель превратилось в маску из окровавленной плоти.

Меня зовут Ришар Дегале, и я устал жить.

Если жизнь – война, я не выдержал ее натиска. В окопах будничного существования я вспорол себе штыком живот, вынужденный безоговорочно капитулировать в жесточайшем из сражений.

Я сижу неподвижно в гостиной, среди золотых пылинок, сверкающих в лучах света. Отныне дом мой пуст и останется таким навсегда. У меня просто в голове не укладывается, что на мою долю выпали такие испытания. Я потерял Аннабель навсегда. А когда я ее потерял на самом деле? Несколько часов назад на каком-то антибском пляже? Или, может, несколько лет назад? Или даже десятилетий? А может, вернее было бы сказать, что на самом деле я никогда не терял Аннабель, потому что она никогда не была моей?..

Я, как завороженный, гляжу на пистолет, лежащий передо мной на столе. Мне только не понятно, что он здесь делает – «смит-вессон» с деревянной рукояткой, как в старых вестернах. Барабан полностью заряжен: все пять патронов на месте. Я взвешиваю его на руке, придерживая за стальную рамку – тяжелый. Оружие взывает ко мне, обещая безусловно и быстро решить все мои проблемы. Что верно, то верно, перспектива смерти приносит мне облегчение – правда, ненадолго. Придется забыть эти сорок лет, прожитые в странном браке рядом с женщиной, которая говорила «я люблю тебя по-своему», хотя на самом деле это означало, что она меня не любит.

Правда в том, что Аннабель терпела меня и, в сущности, это было лучше, чем ничего. Жизнь с ней обрекала меня на страдания, а без нее я бы умер. Между нами существовали тайные договоренности, благодаря которым в глазах людей я выглядел ветреным мужем – каковым, по сути, и был… – и которые оберегали ее от сплетен и любопытствующих взоров. Ничто не могло повлиять на Аннабель. И никто. Она не вписывалась ни в какие рамки, ни в какие нормы и ни в какие условности. Эта ее свобода меня и очаровывала. В конце концов, разве мы любим человека не за его таинственную сущность? Я любил Аннабель, но сердце ее не лежало ко мне. Я любил Аннабель, но не мог ее защитить.

Я приставляю дуло револьвера, предназначенного «специально для начальства», к виску – и вдруг мне становится легче дышать. Хотелось бы знать, кто подсунул мне это оружие. Может, Тома? Сын, который мне вовсе не родной. Этот ребенок, который тоже никогда не любил меня. Я закрываю глаза и вижу его лицо, окруженное множеством отчетливых картинок-воспоминаний, на которых он еще совсем малыш. Картинок, вызывающих восхищение и боль. Восхищение этим малышом, смышленым, любознательным и чересчур благоразумным; и боль, оттого что мне известно, что я не его отец.

Жми на спусковой крючок, ведь ты же мужчина!

Но я не жму, и вовсе не из страха. Моцарт. Три ноты на арфе и гобое предупреждают, что Аннабель прислала мне сообщение. Я вздрагиваю. Откладываю револьвер и спешу к телефону. Ришар, срочно проверь почту. А.

Сообщение и правда только что поступило с номера Аннабель. Но этого быть не может: ведь она умерла и, кроме того, забыла свой телефон дома. Единственное разумное объяснение заключается в том, что она запрограммировала отправку этого текстового сообщения до того, как умерла.

Ришар, срочно проверь почту. А.

Почту? Какую еще почту? Я проверяю все электронные письма в телефоне, но ничего нового не вижу. Выхожу из дома и спускаюсь по бетонной дорожке к почтовому ящику. Рядом с рекламным проспектом, предлагающим доставку суши на дом, нахожу пухлый конверт небесно-голубого цвета и вспоминаю про любовные письма, которые мы когда-то, давным-давно, посылали друг другу. Я замечаю только, что на конверте нет марки, и тут же вскрываю его. Возможно, Аннабель опустила его прямо в ящик вчера днем, хотя вполне вероятно, что его мог доставить и какой-нибудь частный курьер. Читаю первую строчку: « Ришар, если ты получил это письмо, значит, меня убила Алексис Девилль».

У меня уходит уйма времени, чтобы прочесть три страницы. Из письма я узнаю нечто такое, что сбивает меня с толку и потрясает до глубины души. Это исповедь post mortem . И в некотором смысле любовное послание, которое заканчивается так: