Михаил Аранов - Баржа смерти

Соня лежала с закрытыми глазами. Анна Давыдовна наклонилась над дочерью. Прислушалась к её ровному дыханию. Облегчённо вздохнула. Порылась в шкафу. Достала золотые часы мужа, своё золотое кольцо с жемчугами и рубином.

– Оля, ты посидишь ещё. Я в ломбард, – крикнула она уже из коридора.

– Иди, иди, – услышала она ответ.

Денег из ломбарда не хватило. Приемщик ломбарда, явно ворюга, занизил цену почти вдвое. Видит, что у женщины безвыходное положение. Уверен, что выкупать свои драгоценности женщина не придёт. Он продаст часы и кольцо втридорога. В конверт для Рихтера пришлось добавить деньги из зарплаты. На жизнь хватит.

Деньги Анна Давыдовна передала Ольге. «Мне твой Коля сказал, какая сумма, возможно, понадобится», – проговорила она неуверенно. Ольга лишь кивнула головой. И уже в коридоре, надевая пальто, вдруг спросила: «А что с Сониным Иваном?» «Десять лет без права переписки», – тяжело вздохнула Анна Давыдовна.

В полумраке коридора она не увидела, как изменилось лицо подруги. Ольга схватила Анну Давыдовну за руку и с каким-то неподдельным ужасом проговорила: «Анечка, пойдём, пойдем на кухню. Надо поговорить».

– Оля, что ты меня пугаешь? – пытается улыбнуться Анна Давыдовна, усаживаясь на стул.

И улыбка её тут же гаснет при виде потерянного лица Ольги.

– Что? Что ты хочешь мне сказать? – почти кричит она.

– Аня, «десять лет без права переписки» – формулировка приговора, который на деле означает расстрел. Потом сообщат, что умер в лагере через два-три года после ареста.

А на самом деле тут же расстреляли. – Ольга взглянула на помертвевшее лицо Анны Давыдовны, и ей стало страшно смотреть на неё. Собравшись с силами, Ольга проговорила, – бывали случаи, когда эта формулировка соответствовала действительности. Только ради Бога, ничего не говори дочери.

Ольга ушла. Анна Давыдовна ещё долго сидела на кухне. Сил не было подняться. Непосильную ношу взвалила на неё Ольга своим откровеньем. Потом всё-таки встала, вошла в комнату дочери. Соня спала.

Светлая улыбка бродила по её лицу. Была весна. Они с Иваном шли по набережной Волги. Иван обнимал её. Она смеялась, и счастью её не было границ.

На другой день Николай вернул конверт с деньгами, предназначенный для профессора Рихтера. Сказал, что профессор взял только небольшую сумму денег, которые пошли на дорогостоящие, дефицитные лекарства. Анна Давыдовна бросила конверт в ящик, где лежали раньше часы мужа. Завтра непременно побежит в ломбард выкупать свои драгоценности. Но это не радовало. Взглянув на скорбное лицо Анны Давыдовны, Николай воскликнул с каким-то безрассудным оптимизмом: «Анечка, вот мы решили проблемы твоей дочери. И дальше всё будет хорошо. Всё будет хорошо». И Анна Давыдовна вдруг поверила ему. Как верила до сих пор, что товарищ Сталин все делает правильно.

Вот опять Ленинград. И хотелось бы думать, что, наконец, начнётся спокойная жизнь. Где-то в Финляндии шла война, которая началась в ноябре 1939 года. Но в газетах о ней особенно не распространялись. Будто её и не было. Почему-то ее называли теперь «не войной с белофиннами», а всего лишь, «финской компанией». В декабре 1939 года газета «Правда» вдруг сообщила советским людям о происках империалистических кругов Англии и Франции: «ТАСС уполномочен передать следующую оценку авторитетных советских кругов резолюции Совета Лиги Наций от 14 декабря об «исключении» СССР из Лиги Наций. Совет Лиги Наций принял 14 декабря резолюцию об «исключении» СССР из Лиги Наций с осуждением «действий СССР, направленных против Финляндского государства… Следует, прежде всего, подчеркнуть, что правящие круги Англии и Франции, под диктовку которых принята резолюция Совета Лиги Наций, не имеют ни морального, ни формального права говорить об «агрессии» СССР… Они совсем недавно решительно отклонили мирные предложения Германии… Они строят свою политику на продолжении войны «до победного конца». Уже эти обстоятельства, изобличающие агрессорскую политику правящих кругов Англии и Франции… правящие круги Англии и Франции лишили себя и морального, и формального права говорить… об «агрессии» со стороны СССР».

На всех предприятиях Ленинграда прошли собрания, осуждающие происки империалистов Англии и Франции.

Саша вернулся с войны живым и здоровым. Всю финскую компанию он прослужил политруком роты. Ведь война началась, потому, что: «Терпению советского народа и Красной армии пришел конец. Пора проучить зарвавшихся и обнаглевших политических картежников, бросивших наглый вызов советскому народу и в корне уничтожить очаг антисоветских провокаций и угроз Ленинграду!» [25]И эту непреложную истину ставить под сомнение политрук Троицкий не смел.

А о самой войне Саша почему-то не любил рассказывать. Будто, обязан был скрывать какие-то тайны. Каждый раз, когда речь заходила об этой «финской компании», всё сводились в его рассказах о неких зловредных «кукушках».

Он продолжал службу в Красной Армии. Полк его находился в Луге. Это недалеко от Ленинграда. Но Вера своего мужа видела не часто. Иногда она срывалась и мчалась на Варшавский вокзал. Час ехала на электричке, чтобы постоять около КПП несколько минут со своим Сашей.

А совсем недавно, недели не прошло, как супруги Григорьевы вернулись из Ярославля, Константину Ивановичу пришло письмо с приглашением на работу. Верочка вбежала в комнату, размахивая письмом: «Папа, пляшите! Вас на работу зовут».

Константин Иванович встал с дивана и неуклюже потоптался, изображая танец, чем вызвал хохот дочки и улыбку жены.

Приглашали на Прядильно-ниточный комбинат имени С. М. Кирова.

– Это ж на краю света, – воскликнула Катя, – через мост, а там уже Охта! Лучше подождать, может, куда поближе позовут. И как тебя, Костя, в такую даль угораздило?

– Да от безнадёги туда заглянул. Везде меня не очень ласково встречали. Правда, и там ничего реального не обещали. Однако, вот на тебе, – Константин Иванович морщится, как от зубной боли. Собственно говоря, зуб действительно болит. Теперь надо бы к зубному врачу поторопиться.

– Костя, этот комбинат! Это ж к чёрту на кулички? – Катя пытается быть убедительной. Не столько аргументами, сколько менторским тоном.

Менторский тон Кати уже не новость. Да и к резонам её «на краю света», «к чёрту на кулички» Константин Иванович нынче странно глух. И в самом деле, производство на комбинате имени Кирова ему знакомо по опыту на Локаловской, ах ты Господи, фабрике «Заря социализма». Возможно, это и заинтересовало начальство комбината.

Катя всё же заметила, что на дорогу придётся тратить больше часа. Хотела сказать: «В твои-то годы». Но, взглянув на мужа, увидела, что он уже загорелся, правда, каким-то неверным пламенем керосиновой лампы.