Михаил Аранов - Баржа смерти

Он машинально подошёл к камину, потрогал его блестящие синие плитки. Спросил: «Зимой топишь? Не дорого?» Сам удивился своему дурацкому вопросу. Варвара лишь пожала плечами. «Да, да. Я понимаю», – как-то суетливо проговорил Константин Иванович. Молча уселись за стол.

«Вот», – сказала Варя и подала гостю пакетик с лекарствами. Константин Иванович вдруг вспомнил слова врача ленинградского поезда, Иллариона Евграфовича, о пломбах на аптечных сейфах и о законах военного времени. И ему стало тревожно. Он кладёт на стол пачку денег. Говорит: «Я знаю, чего тебе это стоило. Возьми, пожалуйста». Подобие улыбки мелькнуло на красивых губах Вари. «Мне это ничего не стоило, – слышится голос Вари. – Не надо бы тебе этого говорить, но чтоб ты был спокоен: мой нынешний мужчина – работник НКВД». От этих слов Константину Ивановичу стало не по себе. И не потому что «её мужчина» из НКВД, а потому что есть этот мужчина. В голове его мелькнула трезвая мысль: «Столько лет прошло». Варя заметила, как изменилось лицо гостя. Усмехнулась. «Ну, что ж. За негаданную встречу», – произнесла она.

Достала склянку из буфета, пояснила: медицинский спирт. Смешно сморщила свой красивый лоб: «Только с закуской у меня туговато. Капуста квашеная…» – «Вот-вот», – вовремя вспомнил о вареной картошке Константин Иванович, и высыпал ее из своей котомки.

«Катерина подсуетилась, – как-то не по-доброму улыбнулась хозяйка, – что ж, поджарим вашу картошку. Подсолнечное масло вчера по карточкам выдали».

Спирт, хоть и разбавленный водой, ударил в голову. И язык развязался, наверное, не к месту. «Слышал, у тебя ребёнок был», – вдруг вырвалось у Константина Ивановича.

Он видит, как потемнело лицо Вари, будто, вмиг время набросило ей ещё десять лет.

«Хочешь взглянуть?», – глухо произносит она. Из буфета, где стояла склянка со спиртом, достаёт фотографию, протягивает гостю. В душе Константина Ивановича словно опрокинулась огненная лава: с фотографии смотрел на него юноша в форме бойца красной армии. И лицо… Константин Иванович узнает себя, двадцатилетним. Те же чёрные брови, длинные ресницы, тот же взгляд, перед которым таяли Гаврилов-Ямские девицы. Он смотрит растерянно на Варю и слышит её голос: «Да, это твой сын». «Сколько ему лет?» – шепчет он. «В этом году было бы двадцать шесть», – слышит он в ответ. Мелькнула пронзительная мысль: «Да, пятнадцатый год». Спохватившись, спрашивает: «Почему ты говоришь: было бы?» «Потому что он убит в этом августе под Киевом», – сухие глаза Вари смотрят куда-то в пространство и, похоже, не видят Константина Ивановича. А он встаёт, проходит тёмным коридором до двери. Толкает её. Дверь не заперта. Где-то за своей спиной слышит голос Вари. Но слов он разобрать не в состоянии.

Уже подходя к дому, Константин Иванович в кармане своего пиджака обнаружил пачку денег, предназначенную Варваре. Дома он протянул жене пакет с лекарствами. Деньги положил на стол. Катя кинулась, было, с объятьями к мужу. Но, взглянув на опрокинутое лицо Константина Ивановича, испуганно отпрянула. «Что случилось?» – проговорила она. «Ничего», – отрешённо произнёс Константин Иванович, – я пойду, лягу». Он лежал на кровати, думал: вот придёт Катя, надо будет ей объяснять. И неотвязная мысль, как молотом по голове: «Мой сын погиб под Киевом».

Катя не пришла. Ночь провела в комнате дочери. Спала с ней в одной кровати. Каждые три часа давала внуку по таблетке. Так было написано в записке, приложенной к лекарствам. На другой день температура у ребёнка упала.

Рано утром Константин Иванович отправился искать работу. Первым делом он решил зайти на Шинный завод. Помнил его бурную стройку в тридцатых годах. Лозунг: «девять шин ежеминутно» до сих пор вызывает улыбку. Долго добирался до завода. В отделе кадров седой мужчина в гимнастёрке, развернув паспорт Константина Ивановича, долго рассматривал его фото. Паспорт был ещё с тех, Гаврилов-Ямских времен. И на фотографии уже не лихие гусарские усы и бакенбарды – скромная бородёнка и усы щёточкой. А сейчас и борода сбрита. Только щётки под носом остались. Кадровик, прищурив светлые глазки, подозрительно спросил: «А с какого Вы года?» Константин Иванович назвал свой год рождения. Белесые брови кадровика поползли вверх: «Угу, значит не военнообязанный». Дальше посыпались вопросы: где родился, как звать жену и дочерей, адрес прописки в Ленинграде. Все эти вопросы сопровождались внимательным просмотром соответствующих страниц в паспорте. Некоторые странички паспорта просматривались на свет, нет ли там подчистки. Наконец, убедившись, что перед ним истинный владелец паспорта, кадровик, всё ещё подозрительно и сурово глядя на Константина Ивановича поверх очков, проговорил:

– Значит, Вы беженец из Ленинграда. Так вам и жильё предоставить надобно?

– Нет. Мы остановились у родственников, – с достоинством отвечает Константин Иванович, мол, мы не какие-нибудь бродяги бездомные.

– Знаем. Вы не первые. А через месяц прибежите, комнату давай. А то и квартиру. Детей и внуков притащили выводок… Впрочем, зайдите через месяц.

Следующая была текстильная фабрика «Красный Перекоп». Бывшие «Ярославские большие мануфактуры». Вроде, сам Бог велел, нынче работать на этой фабрике. Бухгалтерское дело мануфактур – дело знакомое до боли в пояснице. И здесь на кадрах сидел въедливый мужик.

– Значит, работали Вы на Локаловской мануфактуре, – слышится скрипучий голос.

Константин Иванович вовремя уловил текущий политический момент. Поправляет Красноперекопского кадровика: «На фабрике «Заря социализма»». Видит его одобрительную улыбку, означающую, что, вроде, за первый экзамен на политзрелость получил «уд». А мог бы получить и «неуд». Экзаменатор-то строгий.

И тот же скрипучий голос: «А в Ленинграде, значит, работали на Прядильно-ниточном комбинате имени Кирова. Туда запрос о Вас послать уже сложно. Знаете ведь, что город окружён немцами? А вот на фабрику «Заря социализма» в Гаврилов-Ям – непременно пошлём. Черканите мне Ваш адресок, где изволили остановиться. О своём решении мы Вас оповестим письменно».

Константин Иванович вышел на улицу несколько потерянный. Ну что ж, однако, надо торопиться. Без работы на карточках иждивенца не больно-то проживёшь. И тут вспомнил: на вокзале толпу приезжих встречала тётка с плакатом из фанеры: «Требуются бухгалтеры со стажем не менее пяти лет». На всякий случай взял у неё адрес. Хотя, Катя говорила: «Не бери, не бери, Сейчас на каждом шагу аферисты».

Улица-то, вроде, знакомая. Где-то в центре города. Полчаса ходьбы. А вот и этот дом. Строгий, гранитом облицован. И надпись под стеклом: «Ярославское городское контрольно-ревизионное управление». А рядом вывеска тоже под стеклом сообщала: «Районный отдел НКВД». От этих вывесок повеяло холодом. Константин Иванович стоит растерянно перед дверью, не решаясь войти. Кто-то касается его плеча. И он слышит мужской голос: «Товарищ, Вам в отдел НКВД?»