Михаил Аранов - Баржа смерти

– Нет, нет, – торопливо отзывается Константин Иванович, – мне в контрольно-ревизионное управление.

– Тогда пройдёмте.

Мужчина с заметной военной выправкой пропускает перед собой Константина Ивановича. Они молча, идут по длинному коридору. Останавливаются перед тяжёлой дубовой дверью. Короткая надпись над дверью. Опять под стеклом: «Начальник управления». Константин Иванович бросает любопытный взгляд на своего спутника. Высокий, поджарый. Мундир полковника сидел бы на нём ладно. Точно почувствовав пристальное внимание к себе, мужчина, взглянув на Григорьева, слегка улыбнулся. По-хозяйски открывает дверь. Константин Иванович уже догадывается, что сопровождающий его и есть «начальник управления». Запоздалая мысль мелькнула в голове: «Вот вляпался». Но отступать было поздно. В комнате из-за стола вскочила молоденькая девица. «Сидите, сидите, Наталья Васильевна», – слышит Константин Иванович доброжелательный и совсем не чиновный голос. Не то, что прошлые фабрично-заводские кадровики с их нквдешным прищуром.

Наталья Васильевна, будто, не слышит обращённых к ней слов. Одернув коротенькое ситцевое платьице в горошек, спешит открывать дверь перед начальником.

И вот Константин Иванович сидит, несколько смущённый молчанием хозяина кабинета. И этот человек внимательно рассматривает его.

Наконец молчание прерывается. Звучит сухой, уже лишённый дружелюбия голос:

– Итак, Вы по объявлению. Прибыли из осаждённого Ленинграда.

И это были не вопросы, а утверждения. «Всё знает, паршивец», – непроизвольно подумал Константин Иванович. И в ответ лишь хмыкнул, кивнув головой.

– Будьте добры, документы, – опять слышится тот же голос.

Мельком взглянув на паспорт, просматривает трудовую книжку:

– Гаврилов-Ям. Локаловская мануфактура.

Константину Ивановичу опять хочется показать своё понимание и поправить чиновного собеседника, мол, и мы не лыком шиты: не Локаловская мануфактура, а «Заря социализма». Но, встретив странно насмешливый взгляд, поперхнулся.

– Значит, с Исааком Перельманом работали, – слышит Константин Иванович и холодеет. Вот сейчас ему будут шить дело «связь с преступной группой левых эсеров». Знакомая формулировка из газет. И отдел НКВД – здесь, по коридору два шага.

– Знал я Исаака Перельмана. Верный товарищ был. Погиб за дело революции, – в глазах человека, сидящего напротив Константина Ивановича уже нет прежней жесткости. И страх медленно отпускает бывшего главного бухгалтера фабрики «Заря социализма».

– Значит, это Вы тот самый Григорьев, который с Патовым вытаскивал фабрику из дерьма в двадцатом году.

В голове Константина Ивановича мелькают давнишние имена директоров Локаловской мануфактуры: Лямин, Патов, Кокин. Каждый работал по два-три года. Потом они куда-то исчезали. Народ об этом не спрашивал. А Патов Александр Михайлович, действительно, запомнился.

– Ну, вот и прекрасно, – хозяин кабинета встаёт из-за стола, протягивает руку Константину Ивановичу, – я начальник, как Вы уже догадались, городского контрольно-ревизионного управления. Доронин Кирилл Петрович.

Константин Иванович неловко пожимает руку Доронину.

– Многие из наших сотрудников сейчас в рядах Красной армии, – говорит Кирилл Петрович, – а ревизоры нам нужны. Карточная система. Продуктов питания не хватает. В магазинах, да и на производстве нечистые на руку граждане… встречаются. Так что, за работу. Доронин встает из-за стола. Подает Константину Ивановичу чистый лист бумаги.

– Пишите заявление о приёме на работу. Моя секретарь вам всё объяснит. Приказ о зачислении Вас на должность старшего бухгалтера-ревизора будет мною подписан через час. Оклад согласно штатному расписанию.

Доронин называет цифру, от которой бухгалтеру Григорьеву становится не по себе. Заметив смятение на лице Константина Ивановича, Доронин говорит, – не пугайтесь такого большого оклада. Работа наша требует не только знаний, но и мужества. А соблазнов будет много. Не каждый устоит. Завтра в восемь жду Вас на службе. Зайдёте предварительно ко мне.

Бросил на своего новоиспеченного сотрудника, взгляд, будто налитый свинцом. И от этого тяжёлого взгляда Константина Ивановича бросило в пот.

– Да, вот ещё. В гражданскую я командовал полком. Так что Вы правильно подметили мою воинскую выправку, – Доронин улыбается.

– Вы, право, мысли читаете, – совсем смешался Константин Иванович.

– Вот и прекрасно, что Вы узнали об этом. Тем и живы.

И опять тяжёлый, пронизывающий до костей взгляд, вдруг сменившийся доброжелательной улыбкой.

Под диктовку Наталии Васильевны, той самой, в коротеньком ситцевом платьице в горошек, Константин Иванович пишет заявление. Закончив писать, решился бросить взгляд на ладненькую фигурку Наталии Васильевны. И тут же услышал не по-девичьи суровое: «Товарищ Григорьев, вот тут, надобно запятую поставить». Константин Иванович тянется за ручкой со школьным медным пером. И слышит строгий голос Натальи Васильевны: «С Вашего разрешения я сама исправлю эту грамматическую ошибку». «Ну что ж, извольте Наталья Васильевна. Если, конечно, это Вас не затруднит», – Константин Иванович видит, как пунцово покраснела юная секретарша товарища Доронина. «На сегодня я свободен?», – Константин Иванович с трудом прячет улыбку. «На сегодня – да», – милостиво разрешает Наталия Васильевна, с трудом делая строгим своё, почти детское лицо.

«Ах, дети, дети. И куда торопитесь взрослеть», – Константин Иванович направляется к дому. А в след ему с плаката двадцатых годов, что висит на стене здания «Контрольно-ревизионного управления», громоподобный голос: «Революция не ждёт!» И уже забылось коротенькое платьице в горошек, и неотвязная мысль преследует его: «Ну и начальник у меня сподобился. Не человек – Сатана». В голове звучат музыкальные фразы: «Сатана там правит бал… Люди гибнут за металл». И грохочет оркестр торжественно и гибельно.

Начались ревизорские будни. К старшему бухгалтеру– ревизору Григорьеву был приставлен ещё один сотрудник из Дороненского ведомства – Семён Яковлевич Порфирьев.

Молодой парень лет тридцати. Должен был то ли следить за новым сотрудником Григорьевым, то ли учиться у него.

В первый же день Константин Иванович, напустив на себя строгость, спросил у Порфирьева, почему тот не в армии.

– Белый билет по сердцу, – ответил Семён. Посмотрел на Константина Ивановича как-то презрительно. Мол, бестактные вопросы задаёт старик.

Константин Иванович, неприязненно оглядев спортивную фигуру Порфирьева, подумал: «На тебе бы воду возить, белобилетник». Но, встретив злой взгляд Семёна, предположил с раздражением, что и «этот читает мысли». Надо быть с ним осторожней.