Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

— А тебе бы хотелось иметь маленького?

Уже само обращение на «ты» прозвучало как-то чересчур фамильярно, а вопрос Зилафа был невозможно прямолинеен и груб. Матильде показалось, что ей надо решить неразрешимую задачу — съесть яблоко, не повредив кожуры.

Жеребенок подбежал к молодым людям, остановился, закатил глаза и вдруг, вскинув все четыре широко расставленные, прямые как палки ноги, зашагал к матери. Он подлез под брюхо лошади и начал тыкаться в него мордой. У лошади обнажились белки глаз.

— Скоро ты станешь моей женой. Какое это счастье, — сказал Зилаф радостно.

Глаза Матильды гордо блеснули — ведь ей удалось сделать кого-то счастливым. И девушка опять повеселела. Зилаф обнял ее. Матильда задрожала от непонятного ужаса: страшась поцелуев Зилафа, она безвольно принимала их. Но вдруг, потеряв голову, девушка бурно ответила на поцелуй жениха, а потом, вскрикнув, вырвалась из его объятий.

Много времени спустя, когда поезд уже тронулся и Матильда кивнула на прощанье Зилафу, державшему на поводке двух крошечных такс — подарок Уэстона (в последнюю секунду Зилаф попросил Матильду не брать их с собой), — в глазах девушки еще горел стыд, затуманивая все вокруг. Но и сейчас она была во власти сил, которые ничто не могло побороть. Рыдание, потрясшее все существо Матильды, замерло на ее губах.

Когда Матильда вернулась домой и взглянула на родную долину, целых семнадцать лет дарившую ей ни с чем не сравнимые радости, ей вдруг показалось, что горы, лес и скалы теснее придвинулись к маленькой, забытой богом деревушке. Девушка вошла в деревню, как входят в знакомую комнату, где каждая вещь имеет свое неизменное место. Только сама Матильда изменилась, познав новые, дотоле неведомые ей чувства. Теперь ей казалось, что она приехала погостить сюда после долгих лет разлуки.

Мать Паули, не теряя ни секунды, отправилась к отцу Астры. Не успели они закончить разговор, как взволнованный нотариус уже звонил отцу Мартина.

В то время как старушка, вся в черном с ног до головы, вернее, с ног до большой шляпы с перьями, спускалась из деревни, где жил нотариус, в долину, где жила мать Матильды, — у нее она должна была заночевать, — перед домом нотариуса остановился новенький форд.

Из форда вышел отец Мартина. Можно было подумать, что он приехал не на машине, а в шарабане и по привычке смотрит, не распряглись ли лошади и можно ли их оставить без присмотра. Но отец Мартина только похлопал рукой по радиатору.

Зареванная Астра — нотариус запер ее в комнате — отошла от окна.

Нотариус поставил на стол бутылку вишневой наливки и две рюмки. Он сказал жене, что согласен дать за дочерью до восьмидесяти тысяч франков наличными. Но ни рапена больше.

Мать Астры молча плакала. Она была женщина мягкосердечная и ни за что на свете не стала бы есть кролика, которого сама выкормила. Для блага дочери мать, не задумываясь, пожертвовала бы всем своим имуществом. Но за двадцать лет семейной жизни муж ни разу не спросил ее мнения.

Отец Мартина не мог не последовать приглашению всеми уважаемого влиятельного соседа. Однако, чтобы несколько сквитаться с нотариусом за то, что беседа произойдет у того в доме, крестьянин, едва переступив порог крохотной конторы, заявил, что он, мол, все равно собирался ехать в город продавать сено. Потому, мол, ему ничего не стоило завернуть к нотариусу.

Противники зорко вглядывались друг в друга. Дородный нотариус уладил на своем веку немало сложных тяжб между упрямыми крестьянами, а отец Мартина совершил не меньше удачных сделок, продавая и покупая скот. Но ни отец, ни будущий свекор еще ни разу не вступали в спор из-за приданого, — в Швейцарии такие споры не приняты. Поэтому оба собеседника чувствовали себя не совсем уверенно.

Значит, с сеном соседу нынче летом повезло. Нотариус тут же пожалел, что затеял разговор о сене. Но было уже поздно.

— Ну да, ведь во всей округе ни у кого не сыщешь таких хороших лугов, как у меня. — Глаза крестьянина гордо блеснули: не без умысла упомянул он о своем сене, ему хотелось еще раз дать понять, в какой богатый дом попадет Астра.

Крестьянин положил на стол костлявый кулак. Да, половину сена, убранного в этом году, он сможет продать, несмотря на то что собирается завести еще восемь молочных коров в придачу к прежним сорока двум. И сыроварню ему тоже скоро придется расширить. Кстати сказать, он теперь поставляет сыр во Францию, прямо в Париж.

Когда отец Мартина пил наливку, адамово яблоко перекатывалось взад и вперед по его длинной иссохшей шее.

Конечно, такое большое хозяйство, как у него, пожирает много денег, так что с наличными всегда туговато. На одну только новую молочную ферму понадобится куча денег! К слову сказать, ученому человеку, к примеру господину нотариусу, куда легче. Он работает головой. За это ему платят наличными, и он их прячет в кубышку. Ведь слава богу, голова не требует ни сельскохозяйственных машин, ни искусственных удобрений. Так что господин нотариус всегда в барыше.

Глаза сухопарого цепкого крестьянина беспокойно забегали. Бросив молниеносный взгляд на своего противника, он отвернулся, убежденный в том, что пошел навстречу нотариусу больше, чем следовало.

Нотариус был того же мнения; теперь он преспокойно назвал кругленькую сумму в пятьдесят тысяч франков.

Костлявый кулак крестьянина, все еще лежавший на столе, вздрогнул.

«Он рассчитывал на меньшую сумму», — подумал нотариус с испугом, и ему вдруг показалось, будто в животе у него полным-полно застоявшейся воды.

Вдова, которая охотится за Мартином вот уже целый год, принесет ему в приданое тысяч сто наличными, не считая усадьбы. Следовательно, меньше чем о ста тысячах и разговора быть не может.

Нотариус сразу почувствовал себя лучше. Но кровь уже бросилась ему в голову. Раз так, пусть Мартин берет себе в жены криворотую вместе с ее усадьбой, которая гроша ломаного не стоит.

— Усадьбу мы приведем в порядок, — крестьянин ухмыльнулся. — Что же касается кривого рта, то за сто тысяч и за прочее добро стерпишь и не такие вещи… К тому же милая барышня, дочка нотариуса, малость попорчена. С этим тоже надо считаться.

Жена нотариуса, в отчаянии ломавшая себе руки, услышала сердитые крики и стук захлопнувшейся двери. Она бросилась в контору.

— Что произошло?

Нотариус был совершенно разбит. Его руки повисли как плети.

— Этот мерзавец тычет мне в нос тем, что она беременна. Решил меня шантажировать. Требует, чтобы я дал за ней сто тысяч: по всей вероятности, хочет получить тысяч шестьдесят.

— Но ты же собирался дать восемьдесят.

— Ему я, конечно, сказал, что больше пятидесяти не дам.

Жена нотариуса медленно заговорила, подчеркивая каждое слово.