Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Официантка и Уэстон с улыбкой переглянулись. Художник рассмеялся.

— Вы, наверное, думаете, что я и сам брюзга. Ну что ж, вы не так уж далеки от истины. Да, да, мы все такие. Иначе в Швейцарии жить невозможно.

Вращающаяся дверь то и дело приходила в движение, и тогда в бар врывались звуки джаза. Новые гости все прибывали и прибывали и тут же рассаживались, почти все они были хорошо знакомы друг с другом. Танцевали во всем отеле. Иногда три оркестра играли одновременно. Праздничное веселье, подогреваемое винными парами, охватило двухтысячную толпу, собравшуюся на этот праздник. Парочки уже разбрелись по укромным уголкам.

В узком коридорчике, где, по замыслу художника, должны были висеть всего два фонарика, Зилаф гладил полные обнаженные плечи черноволосой женщины. Он не заметил, что Матильда в изумлении остановилась всего в нескольких шагах от него.

Зилаф, не отрываясь, смотрел своей даме в глаза. Этот взгляд был хорошо знаком Матильде. Но она не почувствовала боли. Казалось, Матильда увидела какую-то диковинную сценку в ярмарочном балагане. Она отвернулась только после того, как Зилаф заключил женщину в объятия и их губы слились в долгом поцелуе.

Матильда не ощутила ничего, кроме удивления. Потом ей стало неприятно. Она вспомнила заводного паяца, которого ей подарили в детстве. Пружинка сломалась, и паяц все время валился с шумом назад.

Прислонившись к дверному косяку, Паули поглядывал на сутолоку в зале.

— Почему мы с тобой такие одинокие? — спросила его Матильда с улыбкой, чувствуя какую-то странную отрешенность от всего.

Черноволосая дама все еще покоилась в объятиях Зилафа. Паули в испуге увлек Матильду за собой.

— Мне хочется выпить кружку пива. А здесь наверху пива не подают.

Один из университетских товарищей Зилафа — румын — набросил на себя кружевную шаль Матильды. Он показывал, как Матильда откидывает голову. Румын имел большой успех. Вся компания громко смеялась. А Матильда в это время подходила к вращающейся двери бара с таким чувством внутренней свободы и смутного ожидания счастья, словно она только сейчас явилась на бал.

Они не предполагали, что встретятся вновь. Все было как в книгах. В первую секунду Матильда не могла сделать ни шагу.

В пасторском доме она была еще совсем молоденькой девушкой: теперь Уэстон увидел перед собой женщину, уже вступившую в жизнь.

Он посмотрел ей в глаза и навсегда запомнил ее ответный взгляд. Потрясенный до глубины души, Уэстон сказал себе: «Если бы мы встретились сегодня, она стала бы моей женой. Семнадцать лет! Разве она могла выбирать? Мне надо было остаться поблизости. Я не должен был отдавать ее Зилафу. Это было страшной непоправимой ошибкой».

В душе он решил, что будет бороться за Матильду. Здороваясь с ней и с Паули, он с трудом скрывал свое волнение.

Но Матильда каким-то шестым чувством, помогающим каждой женщине разбираться в мужских помыслах, поняла, что произошло с Уэстоном в момент их встречи.

Укрощенный лев, хоть и не слишком охотно, тоже привстал и протянул Матильде свою теплую сухую лапу.

Паули мучила жажда. В его кружке осталась только пена. Тогда и Матильда подняла обеими руками свою кружку и с улыбкой взглянула на Уэстона. После этого Матильда уселась поудобнее, словно решила наконец-то насладиться всеми радостями жизни.

— Я подымусь к себе в номер, быстро надену фрак, и мы с вами потанцуем. Хотите?

— Хочу! — ответила Матильда с шутливой серьезностью и решительным жестом отвела локоть назад. — Хочу!

Уэстон тут же встал и вышел.

Уже много лет Матильда не была такой веселой. Она представила себе Зилафа, сжимающего в объятиях незнакомую женщину, но эта картина и теперь не причинила ей боли. Матильде вдруг показалось, что ей удалось пронести сквозь бурю на вытянутой руке пушинку и чудом спастись от гибели.

Она чувствовала себя свободной. Размышляя о поведении Зилафа, она прежде всего пыталась разобраться в себе, понять, почему ей не больно. Да потому, что они с Зилафом чужие. Ей вспомнились не его грубые выходки во время приема больных и не упреки, которыми он осыпал ее за разбитые тарелки…

Семнадцатилетняя девушка, неискушенная в жизни, сидит в кабачке ратуши и с немым вопросом смотрит на Зилафа, поведавшего ей о своем чувстве. И тут, как бы в ответ на ее вопрос, обращенный к неведомому, перед ней вдруг возникает видение… День склоняется к вечеру, в лесу на холме она видит приземистую белую лошадь и восседающего на ней крохотного, похожего на зайца, сказочного зверька. Радостно рассказывает она жениху о своем сне наяву. «Ну и ну, детка. Ведь ты еще ничего не пила». И тогда вопросительный взгляд Матильды, прикованный к сказочному зверьку, теряется где-то в темной чаще леса. Да, она ничего не пила. А потом на обратном пути домой он со смехом разрешил Паули смотреть, как они целуются! Ужасно! Неужели она уже тогда не поняла, что они чужие? Но ей было в тот день всего семнадцать. Что она вообще понимала?.. Таким он оставался все годы — и в большом и в малом.

Паули снова подвел Матильду к столу, где сидели школьные товарищи Зилафа. Она накинула на плечи кружевной шарф и отсутствующим взглядом посмотрела на опрокинутые рюмки и на батарею бутылок — пустых и еще не допитых. Вон там сидит Зилаф с поднятым бокалом шампанского в руке, а рядом с ним черноволосая женщина. Нет, Матильде не больно.

К их столу подошел Уэстон. Зилаф отставил свой бокал, словно его поймали на месте преступления.

— Пожалуйста, — сказал он смущенно и, внезапно отрезвев, посмотрел вслед Матильде и Уэстону.

В большом зале они встретили министра. Не так давно Уэстон познакомился с ним через своего брата, дипломатического представителя Англии в Женеве. Министр принял Матильду за жену Уэстона и спросил ее, хорошо ли она чувствует себя в Швейцарии.

— О, прекрасно, — сказала Матильда серьезно: так свободно и радостно было у нее на душе.

Заиграла музыка, они были первой парой, вступившей в круг. Уэстон молчал, считая, что чудесная ошибка министра красноречивее всяких слов. Голова Матильды доходила только до его губ, и само собой получилось так, что Матильда легко, как пушинка, прильнула к его груди. Они танцевали медленный вальс, и Матильде хотелось, чтобы он никогда не кончался. Уэстон чувствовал, что Матильда стала ему неизмеримо ближе.

Но потом, когда они сидели в баре, радость ее омрачилась. Ей казалось, будто она бросила свой дом неубранным. Она сидит рядом с Уэстоном, а в доме у нее страшнейший беспорядок. Так не годится.

Выражение счастья сошло с ее лица. Теперь она была уже далеко от Уэстона.

— Отведите меня, пожалуйста, опять к тому столу.

Но Уэстон словно не расслышал ее просьбы. Он сказал: