Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Матильда охотно продолжила бы игру, ей хотелось скрыть свое волнение. Но лицо Уэстона, его голос были так серьезны, словно он читал ей вслух Библию.

— Как ты меня понимаешь! — сказала она растроганно.

— Свой мир она начала создавать уже в раннем детстве, — продолжал Уэстон, — мир добрый, умный, справедливый; задумчиво бродя вдоль живой изгороди или любуясь каким-нибудь жучком, сидящим на цветке, она постигала и изучала удивительные законы вселенной. Мир этой девочки несравнимо больше соответствовал тем нравственным устоям, на которых зиждутся человеческие отношения, нежели тот мир, в который она попала впоследствии. Сохранив верность идеалу, она тем самым сохранила и свою женскую чистоту.

«Он хочет сказать, что я не дала погаснуть звезде», — подумала Матильда, не замечая, что слезы счастья текут у нее по лицу, увлажняя тихонько вздрагивающие губы.

Уэстон обнял ее; осторожно и заботливо проводил он рукой по ее лбу и вискам Матильда молчала, они снова обрели друг друга. Игра кончилась.

Они забирались все глубже в лес — тихий и в то же время полный жизни.

«Какое это счастье, какое великое счастье, что любимый может заглянуть тебе в душу, — думала Матильда. — Если бы не это, люди были бы страшно одиноки».

Через несколько минут они неожиданно очутились в дубовой роще.

— Никто не знает, — сказала Матильда, — каким образом посреди хвойного леса сотни лет назад вдруг выросли дубы. Они кажутся пришельцами из другой страны. Ведь правда?

Здесь все было иначе. Земля, удобренная опавшими листьями, была темнее и тверже, между могучими дубовыми стволами, на которых время и непогода оставили свои следы — глубокие борозды, — рос цепкий кустарник, и пахло здесь, как в погребе. А в широко раскинувшихся кронах деревьев резвились грациозные белочки.

Одна из них примостилась на самом кончике ветки, держа в овальной пасти желудь и с любопытством поглядывая на Матильду и Уэстона бусинками глаз. Потом вдруг ветка, на которой сидела белочка, сильно качнулась, а еще через мгновение вдали качнулась другая — только так Матильда и Уэстон могли проследить за головокружительным прыжком маленькой акробатки, умчавшейся прочь туда, где зашелестела листва.

В просветы между деревьями заглядывало небо — среди моря зелени голубели маленькие островки с неровными краями, — солнечные лучи, пробиваясь сквозь спутанную листву, рисовали на земле дрожащие узоры.

Матильда и Уэстон дошли до холма, где кончался лес, — холм был покрыт густыми и длинными пучками выгоревшей травы. На его вершине, под раскаленным добела солнцем, куст дрока тянулся ввысь, подняв к сияющему синему небу свои цветы, ослепительно-желтые, словно трубы духовых инструментов.

— Во время такой прогулки позабудешь даже об обеде. Но в конце концов голод все же даст себя знать.

— Тогда нам пора повернуть. Но раньше чем через два часа мы не дойдем домой. Ах ты, бедняга. Может, лучше зайти на хутор Лейне? — подумав, предложила Матильда.

— А чем нас там покормят?

— На жаркое можешь не рассчитывать. Крестьяне не едят мяса, они люди бережливые. Но зато тебе дадут картошку с творогом.

— Творог и только что сбитое масло — какая прелесть!

— Творог и масло… деревенские бы диву дались. У нас едят картошку либо с творогом, либо с маслом. Творог и масло за один присест — это уж слишком, Такие вещи считаются расточительством.

— Когда ты была маленькая, ты часто ела картошку с творогом?

«Я готова часами рассказывать ему о своем детстве. О боже, как я его люблю!»

— Да, очень часто! Если захочешь, тебе дадут также яйца и самодельный сидр. В погребе у хозяина наверняка найдется сидр.

— Итак, вперед, на хутор Лейне.

Уэстон невольно прибавил шагу. Вскоре они вышли из леса, но тут им преградила дорогу пропасть.

На отвесной стене лепилось несколько искривленных сосен и тонких березок, которые, казалось, занесло сюда ураганом, а внизу в глубоком ущелье виднелись пожелтевшие камыши, сломанный непогодой шиповник и непроходимые заросли ежевики. Ни одной тропинки не сбегало вниз.

— Я уже была как-то в этом ущелье. У кустов шиповника стояла молоденькая невеста с длинной белой фатой. Я узнала ее. Она горько плакала.

— Невеста была ты сама?

— Я проснулась в слезах… Это было через неделю после свадьбы с Зилафом.

Уэстон обнял Матильду.

— Теперь это позади. Отныне все будет хорошо.

— Да, теперь со мной ты.

На вершине горы у самого обрыва прилепился хутор Лейне. Тонкий синий дымок подымался к голубому небу.

— Она готовит обед. — И Матильда рассказала Уэстону историю хозяйки хутора.

— Эта странная женщина целых пятнадцать лет пробыла в чужих краях, объездила весь свет, жила в самых шикарных отелях; у нее была хорошая голова, и она загребала кучу денег. И вот вдруг она возвращается домой и выходит замуж за бедняка горца. Почему? Может быть, она сказала себе: «Самое главное в жизни — иметь здоровых детей». А может, она выбрала этого крестьянина только потому, что он живет в глуши и его дом отделен пропастью от мира, от того мира, где она когда-то жила. Кто знает? Возможно, она и сама не понимает, почему так поступила, а возможно, и не хочет этого понять. В жизни есть вещи, которых лучше не касаться.

Женщина вытащила ведро из колодца. Потом она поставила его на плиту в закопченной кухне, взяла заранее приготовленную миску с кормом для кур и снова вышла во двор. Не теряя ни минуты и в то же время не спеша, она точно и размеренно выполняла свою ежедневную работу. В больших темных глазах женщины светился покой, придававший ее лицу жизнь и теплоту.

Тишину полудня нарушало сонное кудахтанье, хотя кур нигде не было видно. Но вот хозяйка рассыпала первую горсть зерна, и куры, словно их ударило током, понеслись по двору, взмахивая крыльями, впереди них мчался петух с красным гребешком. Позабыв свою важность, он смешался с курами, быстро и жадно клевавшими зерно и налетавшими друг на друга у ног хозяйки.

— Я могу предложить вам еще ветчины. Яйца с ветчиной. У нас в дымоходе висит окорок.

Так угощали все крестьянки в Швейцарии. Да и в комнате, — ее единственным украшением была гравюра, изображавшая Вильгельма Телля с сыном, — ничто не говорило о том, что хозяйка хутора прожила пятнадцать лет совсем иной жизнью.

Невольно женщина прислушалась к разговору; Уэстон упомянул отель в Индонезии, в котором она тоже останавливалась, на худом лице хозяйки промелькнула чуть заметная улыбка.

— Крикните, если понадобится, я буду в кухне, — сказала она, ставя на стол яйца.

На кухне хозяйка сняла крышку с бака: мыльная вода переливалась через край. В баке кипятились детские рубашонки.

Дочка хозяйки стояла у колодца с голой матерчатой куклой в руках. Малышка посмотрела вслед незнакомым людям, пришедшим из другого мира, а потом еще крепче прижала к себе куклу, словно оберегая ее от чужих взглядов: казалось, девочка уже предчувствует тот счастливый день, когда она будет стоять здесь во дворе, прижимая к груди младенца. Шаги Матильды и Уэстона замерли вдали. Стало совсем тихо.