Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Не снимая шляпку, Барбара явилась к отцу. Уэстон заботливо подвинул ей кресло, и девочка села; вначале она держалась очень церемонно. Только потом на глазах у нее навернулись слезы.

— Мне не хотелось тебя беспокоить, — сказала она. — Может быть, ты занят?

— Для тебя я всегда свободен. Приходи ко мне в любое время, когда тебе только вздумается, и говори со мной обо всем, что тебя интересует или тревожит. Обо всем! Непременно! Прошу тебя.

Барбара бросила на отца сияющий взгляд, но потом опять опустила глаза и тихо сказала:

— Я хочу пожаловаться тебе на маму. Она ничего не ест. У нас все и так выдают по карточкам, мы получаем очень мало. Но мама не съедает даже этого. Я уже говорила с доктором, конечно, потихоньку. Но он тоже не понимает, в чем дело. А ты не знаешь, почему мама ничего не ест?

Барбара беседовала с отцом, как взрослый человек, как равная с равным. Но тут вдруг всю ее «взрослость» смыли потоки слез. Девочка, рыдая, бросилась к отцу и, дрожа, пролепетала:

— Мама хочет умереть. Она сказала это Марии, когда от тебя пришла телеграмма. Я стояла за деревом и все слышала. Почему мама хочет умереть?

Громко всхлипывая, Барбара со страхом смотрела на отца полными слез глазами; жалобно скривив рот, она снова задала свой вопрос. На этот раз с таким выражением, что можно было понять: сердцем девочка смутно угадывает то, чего не может постичь разумом.

Потрясенный Уэстон прижал к себе девочку, вздрагивающую от рыданий. Сдвинув на затылок шляпку с резинкой, он молча гладил волосы Барбары до тех пор, пока не овладел собой и не произнес со спокойной улыбкой:

— Мама сказала это просто так. Разумеется, она не думала ничего подобного. А теперь все пойдет по-другому. Прежде всего мама должна хорошо питаться. Мы с тобой будем доставать продукты, где только возможно, и установим для мамы строгий режим. Конечно, ты будешь мне помогать: тебе придется следить за тем, чтобы мама ела каждый час. Тут нам с тобой нельзя будет давать ей спуску.

Барбара еще несколько раз всхлипнула, а потом успокоилась, и на ее лице расцвела улыбка. Эта улыбка запомнилась Уэстону навсегда. Барбара села и уже через секунду снова заговорила с отцом, как взрослая, как равная с равным.

— В конце концов мама — не дитя, не капризный ребенок. Ведь правда? — сказала она.

В присутствии Барбары Узстон позвонил Астре. Старая приятельница Матильды без колебаний согласилась нарушить распоряжения властей и посылать им раз в неделю посылку — масло, творог, двух кур и свежие яйца; продукты она будет прятать в сене. После этого Уэстон позвонил матери Матильды, которая до войны закупала, продовольствие целыми мешками; кое-какие запасы у нее должны были сохраниться. Теперь она может поделиться ими с Матильдой и, кроме того, каждую неделю посылать им свежие овощи из своего огорода. Барбара также внесла свою лепту; она очень любила шоколад и уже давно безуспешно охотилась за ним, теперь девочка заявила, что ни в коем случае не притронется к полкило американского шоколада, который Уэстон скопил из своего пайка и привез ей.

— Я не стану его есть… Разве только попробую самую чуточку.

Только поздно вечером, когда Барбара уже лежала в кровати и думала о том, что у нее самый лучший в мире папа, Уэстон и Матильда решили обозреть, что стало с ними после этой жесточайшей из всех войн, какие знала история: что стало с Уэстоном, который много лет ежесекундно рисковал своей жизнью, что стало с Матильдой, доведенной почти до умопомешательства страхом за мужа и, наконец, что стало с их любовью, которая принесла им когда-то ту наивысшую радость, какую только дано испытать человеку на земле.

Входя в гостиную, Уэстон думал: «Война — это тайфун, а после тайфуна не остается ничего, кроме обломков».

Чтобы не возбуждать в Уэстоне жалости к себе и не вносить тем самым фальшивую нотку в их разговор, — ах, как она боялась этого разговора, — Матильда слегка подкрасила губы и щеки. Краска помогла — при тусклом свете лампы мертвенная бледность Матильды была не так заметна.

Матильда и Уэстон не стали говорить друг другу, что незримая связь между ними порвалась, а любовь исчезла. Все было понятно без слов, ведь ни он, ни она не пытались утверждать обратное. И поскольку они оба, хоть и по разным причинам, потеряли способность любить и быть любимыми, каждый из них почувствовал облегчение, — оказалось, что другой ничего от него не ждет.

Они беседовали только о посторонних вещах, как два старых заботливых друга. Уэстона война выбила из привычной колеи, его нервы были напряжены, и это мешало ему вернуться к нормальной жизни. Разговаривая с мужем, Матильда беспрестанно думала о том, как бы ему помочь. А когда в конце разговора озабоченный Уэстон попросил Матильду больше есть, она улыбнулась в знак согласия.

Потом они разошлись по своим комнатам. Их встреча после шестилетней разлуки прошла спокойно и безболезненно для обоих…

Лишь только на чистом, как голубая эмаль, небе появились первые проблески зари, обещавшие яркий солнечный день, Уэстон вышел в сад. На кустах не шелохнулся ни один листок, а в густых кронах деревьев все еще лежала прохладная ночная темь. Какая-то птичка чирикнула несколько раз, словно заговорила с собой спросонок.

Уэстон сидел на садовой скамейке, наклонившись и обхватив руками колени — над ним простирался мирный и тихий небосвод, но мысли его были далеко: он пытался дотянуть на своем тяжело поврежденном самолете до английских позиций на Рейне — небо то и дело прочерчивали вспышки взрывов. Напрягшись до предела, он вцепился в штурвал, но самолет вдруг стремительно ринулся вниз, прямо в бушующее море огня над Руром.

Содрогнувшись, Уэстон откинул голову и встал.

Обычно он поддавался слабости всего лишь на несколько секунд, не более. И на этот раз он взял себя в руки, он медленно прогуливался по дорожке, посыпанной песком в этом еще не проснувшемся саду.

Но прелесть раннего утра по-прежнему не находила отголоска в его душе. Все казалось ему бессмысленным — и этот сад, и вся его жизнь. Пытаясь пробудить в себе интерес к работе, Уэстон подумал о своей незаконченной «Истории Англии» и тут же понял, что не в состоянии писать. «Смешно думать о том, чтобы сесть за письменный стол, если ты пять лет подряд только и делал, что воевал».

Так стоял он, засунув руки в карманы, безучастный ко всему и ни на что не годный. В этой мирной жизни Уэстону не было места. Но вот откуда-то проник первый луч солнца, уверенно и спокойно он лег на росистую траву. Уэстон поднял глаза и увидел Барбару. Она стояла босиком в одной ночной рубашке возле куста жасмина и, вытянув шейку, пыталась приблизить к лицу цветущую ветку.

Уэстону стало жарко, плечи покрыла испарина, казалось, в его груди растаял какой-то мучительный ком. От радостного чувства ответственности за дочь и от неодолимого умиления на глазах у него навернулись слезы. Сегодня так же, как и вчера на вокзале, Барбара заставила отца сделать еще один шаг по пути мирной жизни…