Розамунда Пилчер - Собиратели ракушек

— Ты не жалеешь о своем решении, дорогая?

Но Пенелопа не успела ответить, их разъединили, в трубке послышались короткие гудки. Она положила ее на рычаг, радуясь, что не смогла сказать Софи, что ужасно жалеет. Ей было тоскливо, одиноко, она страшно скучала по дому, чувствовала себя чужой в этом страшном новом мире и знала, что навсегда останется чужой. Надо было пойти в медицинские сестры, или на сельскохозяйственные работы, или поступить на военный завод, все было бы лучше, чем тоскливое мучительное существование, на которое она обрекла себя, когда приняла это импульсивное решение, переломившее ее жизнь, похоже, навсегда.

Следующий день был четверг. Стоял февраль, было еще холодно, но светило солнце, и в пять часов, наконец-то сменившись с вахты, Пенелопа отсалютовала начальнику караула и ушла с острова. Она шагала по узкому мосту. Вода поднялась до высшей точки, и пейзаж Портсдаун-хилла в лучах предвечернего солнца казался завораживающе сельским. Когда прибудет велосипед и она будет ездить одна по окрестностям, нужно найти поросший травой склон, где можно посидеть. А сейчас ее ждет нескончаемо долгий постылый вечер. Интересно, хватит ли денег, чтобы пойти в кино?

За ней по мосту ехал автомобиль. Она продолжала свой путь. Автомобиль затормозил и остановился рядом с ней — маленький спортивный «эм-джи» с опущенным верхом.

— Вам в какую сторону?

Сначала Пенелопа не поняла, что он обращается к ней. До сих пор с ней не разговаривал ни один мужчина, если не считать просьб принести зеленый горошек, морковь или подать стаканчик розового джина. Но сейчас поблизости никого больше не было, а значит, вопрос обращен к ней. Пенелопа узнала сидящего в машине. Это был высокий голубоглазый младший лейтенант с каштановыми волосами по фамилии Килинг. Она знала, что он проходит обучение артиллерийскому делу, потому что приходил в кают-компанию в гетрах, белом фланелевом кителе, брюках и шарфе — такова была уставная форма одежды для офицеров, направленных на переподготовку. Однако сейчас он был в повседневной форме и улыбался ей весело и беззаботно, предвкушая приятный вечер.

— В казарму для женской вспомогательной службы, — ответила она.

Он потянулся к противоположной дверце и распахнул ее:

— Тогда садитесь, я вас подвезу.

— Вам в ту же сторону?

— Нет, но я с удовольствием сделаю крюк.

Пенелопа села рядом с ним и захлопнула дверцу. Малолитражка рванула с такой скоростью, что девушке пришлось придержать берет.

— Кажется, я вас где-то видел. Вы работаете в кают-компании?

— Да.

— Нравится?

— Не очень.

— Зачем же вы согласились на такую работу?

— Я больше ничего не умею.

— Это ваше первое назначение?

— Да. Я стала добровольцем всего месяц назад.

— Ну и как вам нравится на флоте?

Видно было, что сам он горит такой любовью к флоту, что у нее не хватило духу признаться, как она все здесь ненавидит.

— Ничего, привыкаю постепенно.

— Похоже на пансион?

— Не знаю, я никогда не училась в пансионах.

— Как вас зовут?

— Пенелопа Стерн.

— А меня — Амброз Килинг.

Вот и все, что они успели сказать друг другу, потому что машина уже подъезжала к казарме. Амброз въехал в ворота и, лихо затормозив, остановился у дверей, так что выглянувшая в окно дежурная с осуждением нахмурилась.

Он выключил мотор. Пенелопа сказала: «Большое спасибо» — и взялась за дверцу.

— Что вы делаете сегодня вечером?

— Да, в общем, ничего.

— И я тоже. Давайте пойдем в клуб младших офицеров и выпьем чего-нибудь.

— Как, прямо сейчас?

— Да, прямо сейчас. — Его голубые глаза весело смеялись. — Мое приглашение вас шокирует?

— Нет… почему же… Просто… — Рядовых в форме в офицерский клуб не пускали. — Мне надо будет переодеться в штатское. — Этому Пенелопа тоже научилась на учебных курсах — называть обыкновенную одежду штатской. Она чрезвычайно гордилась, что помнит все пункты устава.

— Ну так переодевайтесь, я вас подожду.

Она вышла из автомобиля, а он стал закуривать сигарету, чтобы скоротать ожидание. Она вошла в дверь и побежала по лестнице, прыгая через две ступеньки: нельзя терять ни минуты, вдруг ему надоест ждать, и он уедет и никогда больше с ней не заговорит. Это будет просто ужасно.

У себя в «каюте» Пенелопа сорвала форму и швырнула ее на койку; умылась, вынула из волос шпильки и помотала головой, распуская узел. Расчесывая волосы, она с наслаждением ощутила их привычную шелковистую тяжесть на плечах. Она как будто снова стала свободной, снова стала самой собой и почувствовала, что уверенность возвращается. Открыв общий гардероб, Пенелопа сняла с плечиков платье, которое Софи подарила ей на Рождество, и старый потертый жакет из выхухоли, который тетя Этель хотела отдать на благотворительный базар, а она оставила себе. Нашла пару новых чулок, надела свои лучшие туфли. Сумочка ей была не нужна, потому что денег у нее все равно не было, а косметикой она не пользовалась. Она сбежала по лестнице, расписалась в журнале коменданта и вышла во двор.

Уже почти стемнело, но он ее ждал, сидя в своей маленькой спортивной машине и держа в зубах ту же самую сигарету.

— Простите, что так долго. — Пенелопа села и наконец-то перевела дух.

— Долго? — Он засмеялся, потушил сигарету и выбросил окурок. — Я еще не встречал женщины, которая переодевается так быстро. Я приготовился ждать не меньше получаса.

То, что он собирался ждать ее так долго, было удивительно и приятно. И Пенелопа улыбнулась ему. Она забыла надушиться и надеялась, что он не почувствует запаха нафталина от жакета тети Этель.

— С тех пор, как я в армии, я первый раз сняла форму.

Он включил двигатель.

— Ну и как?

— Изумительно!

В клубе младших офицеров в Саутси Амброз повел ее наверх, и они сели у стойки бара. Он спросил, что она будет пить, но Пенелопа никак не могла выбрать, и тогда он заказал джин и апельсиновый сок. Она не сказала ему, что никогда в жизни не пила джина.

Подали напитки, и они разговорились. Ей было с ним очень легко и просто, она стала рассказывать о Порткеррисе, о том, что ее отец выбрал этот город, потому что он художник, хотя сейчас больше не пишет, а мама у нее француженка.

— Ах, вот оно что, теперь я все понял! — воскликнул Амброз.

— Что поняли?

— Не знаю, это невозможно объяснить. В вас есть что-то такое… Я сразу обратил на вас внимание. Темные глаза, темные волосы. Вы резко выделяетесь среди всех наших девушек.

— Еще бы: я на десять футов выше.

— Не в том дело, хотя мне нравятся высокие девушки. Вы… — Он пожал плечами, как истинный француз. — …je ne sais quoi [13] …нет, не могу объяснить (фр.) . . Вы жили во Франции?

— Наездами. Однажды провели в Париже всю зиму.