Розамунда Пилчер - Собиратели ракушек

— Что ты тут делаешь? — спросила она.

— Решаю, где накрыть стол. Хотела в столовой, а потом подумала, почему бы не здесь? Теплынь такая, что можно даже распахнуть дверь в сад. Посмотри, какие фрезии, я их просто обожаю! Рада тебя видеть, Нэнси, ты замечательно выглядишь. Как ты смотришь на то, что мы расположимся здесь? Баранину Ноэль нарежет на кухне, и мы с тарелками придем сюда. Это будет первый пикник в этом году, к тому же все, наверное, здорово перепачкались, а так можно не наводить лоск.

Нэнси посмотрела в сторону сада: за изгородью из бюричины в чистое небо поднимался столбик дыма.

— Как идет уборка?

— Как будто бомба взорвалась. Трудятся с самого утра.

— Надеюсь, ты в этом не участвуешь?

— Нет, только приготовила ланч.

— А эта девушка, Антония, тоже помогает? — В голосе Нэнси скользнул холодок. Она все еще не простила Оливии и Пенелопе их нелепого решения и втайне надеялась, что мать уже раскаивается, что пригласила к себе эту девицу.

Но надежды ее тут же рухнули.

— Поднялась ни свет ни заря и, едва позавтракав, тут же присоединилась к мужчинам. Ноэль на чердаке отдает команды, а Данус с Антонией возят мусор и следят за костром.

— Надеюсь, она тебе не в тягость, мамочка?

— Нет, конечно, она такая милая.

— А как ее воспринял Ноэль?

— Для начала заявил, что она не в его вкусе — у нее, видите ли, белесые ресницы. Представляешь? Дальше ресниц он, похоже, ничего не видит. Так ему никогда не найти себе жену.

— Ты сказала «для начала». А потом он переменил свое мнение?

— Только потому, что появился другой молодой человек, и Антония, похоже, сразу же с ним подружилась. Ноэль ведь как собака на сене — ему такое не нравится.

— Молодой человек? Ты говоришь о садовнике?

— О Данусе. Да. Такой славный мальчик!

Нэнси была шокирована:

— Ты хочешь сказать, что Антония проявляет интерес к садовнику?

Пенелопа рассмеялась:

— Ах, Нэнси, видела бы ты сейчас свое лицо! Ну можно ли быть такой снобкой? Ты ведь его еще в глаза не видела, как же ты можешь судить о нем?

Однако Нэнси оставалась при своем мнении. Что тут происходит?

— Надеюсь, они не сожгут что-нибудь нужное?

— Нет-нет. Ноэль очень внимателен. То и дело присылает ко мне Антонию, а я иду и проверяю, надо жечь или не надо. Мы немного поспорили из-за стола — его весь источил червяк. Ноэль хотел бросить его в костер, но Данус сказал, что червяка можно извести, а стол хороший, и я с ним согласилась. Если ему хочется возиться с червяком — повезло старому червяку! — пусть оставит стол себе. Ноэлю это не очень понравилось, и он с мрачным видом протопал вверх по лестнице. Но это так, пустяки. Давай-ка лучше решим, где накрывать стол. Я все же думаю, здесь. Ты мне поможешь?

Они дружно взялись за дело. Раздвинули старый сосновый стол, постелили синюю полотняную скатерть. Нэнси принесла из столовой серебро и рюмки. Пенелопа вдела в треугольные подставки белые льняные салфетки. Как последний штрих они поставили в цветное кашпо на середину стола горшочек с цветущей розовой геранью. Стол выглядел изумительно, по-домашнему уютно и в то же время очень красиво, и Нэнси, отступив на шаг, в который раз поразилась таланту матери: она не только умеет создать красивую обстановку, но заставить каждый, самый обыкновенный предмет обрести свою особую красоту. Видимо, Пенелопа унаследовала художественный дар от своего отца. Нэнси с досадой вспомнила свою столовую: как она ни старается, та остается все такой же скучной и серой.

— Ну, теперь все готово, — сказала Пенелопа, — осталось только подождать наших тружеников, и сядем за стол. Погрейся здесь на солнышке, а я пойду приведу себя в порядок и принесу тебе что-нибудь выпить. Что ты предпочтешь? Вино? Джин с тоником?

Нэнси выбрала джин с тоником, сняла жакет и огляделась. Когда мать объявила о своем намерении построить оранжерею, они с Джорджем решительно выступили против, считая, что это никому не нужная роскошь, экстравагантность, которую Пенелопа вряд ли может себе позволить. Но она не прислушалась к их совету, и некоторое время спустя появилась эта полная света и воздуха стеклянная пристройка. Теперь, теплая, вся в зелени и цветах, напоенная их ароматами, пристройка не могла не вызывать у Нэнси зависти, но она так и не узнала, во сколько это матери обошлось. И мысли Нэнси снова устремились в привычное русло — деньги… Когда Пенелопа вернулась — причесанная, напудренная и надушенная своими любимыми духами, Нэнси, удобно устроившись в плетеном кресле, как раз решала, подходящий ли сейчас момент, чтобы поднять вопрос о продаже панно. Она подбирала первые, достаточно осторожные и тактичные фразы, но Пенелопа опередила ее, направив разговор совсем в другое русло.

— Вот тебе джин с тоником… Надеюсь, я не слишком разбавила? — Себе Пенелопа налила вина. Она пододвинула второе кресло, опустилась в него, вытянула свои длинные ноги и подставила лицо солнцу. — Вот оно — блаженство, не правда ли? Чем заняты твои домочадцы?

Нэнси ответила.

— Бедный Джордж, ему предстоит просидеть весь день в доме! Да еще в компании этих скучных церковных сановников! А кто эти Уэйнрайты? Я их встречала у вас? Хорошо, что ребята проводят время, как им хочется. Впрочем, неплохо бы и взрослым исполнять свои желания… Кстати, не хочешь ли съездить со мной в Корнуолл?

Нэнси в полном недоумении воззрилась на мать:

— В Корнуолл?

— Да. Хочу побывать в Порткеррисе. И не откладывая. Мне вдруг ужасно захотелось туда съездить. И конечно, мне будет куда приятнее, если кто-нибудь поедет вместе со мной.

— Но…

— Понимаю. Я не была там сорок лет, все изменилось, конечно, и знакомых никого не осталось. И все же я хочу туда съездить. Еще раз посмотреть на Порткеррис. Почему бы и тебе не поехать? Мы можем остановиться у Дорис.

— У Дорис?

— Ну да, у Дорис. Ах, Нэнси, ты ведь не забыла Дорис? Ты не могла ее забыть! До четырех лет ты, можно сказать, была на ее попечении, это она тебя вынянчила, а потом мы уехали из Порткерриса.

Естественно, Нэнси помнила Дорис. Она плохо представляла себе своего деда, но Дорис помнила — помнила исходивший от нее приятный запах талька и ее сильные руки, помнила, как покойно и приятно было, когда она держала ее на руках, прижимая к своей мягкой груди. Первые детские воспоминания Нэнси были о Дорис. Она, Нэнси, сидит в складном стуле на колесиках на поляне за Карн-коттеджем в окружении уток и кур, а Дорис развешивает на веревке белье. Эта яркая красочная картинка, точно книжная иллюстрация, отпечаталась у нее в мозгу и не уходила, не блекла. Волосы у Дорис растрепались, потому что с моря дул сильный ветер, руки протянуты вверх; Нэнси видела перед собой надувающиеся под ветром простыни и наволочки, ярко-голубое небо.