Розамунда Пилчер - Собиратели ракушек

— Дорис так и осталась в Порткеррисе, — продолжала Пенелопа. — У нее небольшой дом в Нижнем городе — так мы называли эту часть Старого города возле порта. Мальчики уехали, и у нее теперь есть свободная спальня. Она много раз приглашала меня приехать погостить. А уж как она тебе обрадуется, и говорить нечего. Она тебя любила как родную дочь. Плакала, когда мы уезжали. И ты тоже плакала, хотя вряд ли понимала, что происходит.

Нэнси закусила губу. Жить в тесном домишке старой служанки в корнуоллском городке — не так она предполагала провести свой отпуск. К тому же…

— А дети? — спросила она. — Куда мы денем детей?

— Какие дети?

— Мелани и Руперт, какие же еще? Я не могу поехать без них.

— Боже мой, Нэнси, я зову тебя, а не детей. Почему бы тебе не отдохнуть без них? Они уже достаточно выросли и вполне могут остаться с отцом и миссис Крофтвей. Доставь себе удовольствие — поезжай одна. Это ненадолго. Всего на несколько дней, не больше чем на неделю.

— Когда же ты предполагаешь поехать туда?

— Скоро. Как только соберусь.

— Ах, мамочка, не так все просто. У меня уйма дел, скоро церковный праздник, мне надо все организовать, и конференция консерваторов… мы получили официальное приглашение на ланч. И Мелани, ее занятия верховой ездой, они выезжают в летний лагерь…

Нэнси смолкла. Пенелопа ничего не ответила. Нэнси подкрепилась глотком холодного джина с тоником и покосилась на мать: четко очерченный профиль, глаза закрыты.

— Мамочка?

— М-м?

— Может быть, позднее? Когда дат поменьше. Допустим, в сентябре?

— Нет. — В голосе Пенелопы звучала непреклонность. — Я должна поехать сейчас. Не беспокойся, выкинь это из головы. Я знаю, что ты очень занята. Просто мне пришло в голову…

Наступило молчание, и Нэнси стало не по себе — она уловила невысказанный упрек. Но почему она должна испытывать чувство вины? Она действительно не может вот так сорваться, бросить все дела и уехать в Корнуолл.

Долго молчать Нэнси не умела. Она попыталась найти какую-нибудь тему для разговора, но в голову ничего не приходило. Нет, правда, иногда мать просто невыносима! И это не ее, Нэнси, вина. Она ведь так занята. У нее столько дел по дому, муж, дети. Почему она должна чувствовать себя виноватой?

Так они и молчали, пока в оранжерею не вошел Ноэль. Утро, которым наслаждалась Нэнси, для Ноэля обернулось сплошным кошмаром. Одно дело вчера. Вчера его окрыляла надежда, он верил, что непременно раскопает что-то очень ценное. Но он не раскопал, а сегодня приходилось довершать уборку. К тому же он был неприятно поражен встречей с Данусом. Он ожидал встретить туповатого деревенского парня с крепкими бицепсами, а перед ним предстал спокойный, сдержанный молодой человек, и Ноэль даже несколько смутился под взглядом его голубых глаз. И то, что Антония сразу потянулась к Данусу, не улучшило настроение Ноэля. Его раздражала их веселая болтовня на лестнице, когда они приходили за очередным грузом коробок и сломанной мебели, причем чем дальше, тем больше. Защита Данусом съеденного червем стола переполнила чашу терпения, и без четверти час, когда чердак был уже более или менее расчищен и все, что подлежало сожжению, было сложено у стены дома, Ноэль решил, что с него хватит. К тому же вымазался он ужасно. Надо было бы принять душ, но еще больше ему хотелось пить, поэтому он удовольствовался тем, что вымыл лицо и руки и, спустившись вниз, сделал себе крепкий коктейль, чтобы встряхнуться. С бокалом в руке он прошел через кухню в залитую солнцем оранжерею. При виде матери и сестры настроение его не улучшилось — сидят себе спокойненько в креслах, наслаждаются солнцем и теплом! Похоже, так и просидели все утро, палец о палец не ударив.

При звуке его шагов Нэнси подняла голову и радостно улыбнулась, словно была просто счастлива увидеть брата:

— Привет, Ноэль!

Он не улыбнулся в ответ. Прислонясь к дверному косяку, он смотрел на них. Мать, похоже, спала.

— Ничего себе, нежитесь тут на солнышке, а мы себе все руки отбили!

Пенелопа не шевельнулась. Улыбка Нэнси несколько увяла, но все еще не сходила с губ. Ноэль наконец отреагировал на нее кивком.

— Привет, — сказал он, отодвинул от накрытого стола стул, сел и дал отдых своим ногам.

Мать открыла глаза. Она не спала.

— Конец?

— Мне — да. Я в полной прострации.

— Я имела в виду чердак.

— Почти что конец. Осталось только кому-нибудь подмести пол, и все.

— Ты сотворил чудо, Ноэль! Что бы я без тебя делала?

Но ее благодарная улыбка не смягчила его.

— Я голоден как волк, — сказал он. — Когда сядем за стол?

— Хоть сию минуту. — Пенелопа поставила свой бокал, выпрямилась в кресле и устремила взгляд в сторону сада. Над зеленой изгородью по-прежнему вился дымок.

— Может, кто-нибудь из вас позовет Дануса и Антонию, а я пока пойду заправлю подливку.

Наступила пауза. Ноэль ждал, чтобы вызвалась Нэнси, а та делала вид, что не слышала призыва, и смахивала с юбки какую-то пушинку.

— У меня нет сил, — сказал Ноэль и откинулся на спинку стула. — Сходи-ка ты, Нэнси, тебе это только на пользу.

Как он и ожидал, сестра немедленно оскорбилась, приняв его слова за намек на ее габариты.

— Благодарю покорно!

— Судя по твоему виду, ты сегодня и пальцем не шевельнула.

— Просто я сочла необходимым привести себя в порядок, прежде чем выйти к столу. — Она бросила в его сторону язвительный взгляд. — А вот о тебе этого не скажешь.

— В чем же выходит к воскресному ланчу твой Джордж? Во фраке?

Нэнси с воинственным видом выпрямилась:

— Если ты думаешь, что это смешно…

Они продолжали препираться, норовя побольнее уязвить друг друга. Как всегда. Слушать их было невыносимо. Пенелопа порывисто поднялась с кресла.

— Я сама позову, — бросила она и двинулась по залитому солнцем газону в сторону сада. Ее детки остались в оранжерее и не остановили ее. Они сидели молча, не глядя друг на друга, среди зелени и благоухающих цветов и тешили себя своей неприязнью.

Пенелопа расстроилась, что позволила им испортить ей настроение. Она почувствовала, как к щекам прилила кровь и запрыгало в груди сердце, и, сбавив шаг, сделала несколько глубоких вдохов. Не надо расстраиваться, не надо обращать на них внимания. Ее дети стали взрослыми, а ведут себя по-прежнему как маленькие. Ноэль ни о ком, кроме себя, не думает, Нэнси стала обычной самодовольной снобкой средних лет. Никто из ее детей, даже Оливия, не хочет поехать с ней в Корнуолл. Ну и пусть!

Как же так получилось? Что произошло с ее детьми? Она их родила, вырастила, дала им образование, заботилась о них. Может быть, ее вина в том, что она ничего от них не требовала? Но после войны, в Лондоне, ей так трудно жилось, что она научилась рассчитывать только на себя. Ведь рядом не было ни родителей, ни старых друзей, которые могли бы ее поддержать, только Амброз и его мать, но Пенелопа очень скоро поняла, что обращаться к ним бесполезно. Она была одна — и это относилось ко всем сторонам ее жизни, — совсем одна, и ей приходилось полагаться лишь на собственные силы.