Дженнифер Матье - Бунтарка

— Почему? — спрашиваю я.

— Только что на уроке французского мистер Кляйн наехал на нее из-за майки.

— Но она же была на первом уроке с нами! — я растеряна. — Почему тогда никто ничего не сказал?

— Зачем вообще на нее наезжать? — громко говорит Люси.

Мы садимся рядом с Кейтлин и Мэг, пока Клодия объясняет, как было ужасно, когда мистер Кляйн заставил Сару встать перед всем классом.

— Он сказал ей, что ее майка неприемлема и ей стоило бы хорошенько подумать, прежде чем ее надевать, — говорит Клодия, — он просто набросился на нее.

— Потому что у нее огромная грудь, — сказала Мэг себе под нос, — как будто это можно контролировать.

Только тогда мы замечаем, что Сара направляется к нам, одетая в страшную как грех спортивную кофту Ист Рокпорт Хай, которая ей слишком велика. Оранжевая ткань вся покрыта пятнами от травы и грязи.

— Привет, — говорит Сара почти шепотом и садится.

Никто не знает, что сказать. Сара ставит бумажный пакет с обедом на стол, открывает его и достает упаковку шоколадного молока. Потом дрожащий вздох вырывается из ее рта, и глаза наполняются слезами.

— Простите, — говорит она. — Мне пришлось переодеться. Мистер Кляйн был очень груб. Он обвинил меня в том, что я ношу одежду, которая отвлекает мальчиков. — Слезы достигают уголков ее глаз и капают на лицо. Мэг, Кейтлин, Клодия и я начинаем хором говорить «Мне жаль», а Мэг протягивает руку, чтобы ободряюще сжать плечо Сары. Но Люси бьет ладонями по столу так громко, что мы подпрыгиваем.

— Это все бред собачий, — говорит она, и никто из нас не отвечает.

Мы просто смотрим на Люси, пока Сара вытирает глаза салфеткой.

— Я правда так считаю, — продолжает Люси. — Заставлять девушек следить за своим поведением и внешностью, потому что парни якобы не могут себя контролировать? Это, черт возьми, старый трюк. — Она откидывается на спинку стула, словно совсем измотана.

Другие девочки нервно уставились на нее, но я ловлю каждое слово. Короткая речь Люси звучит, словно это один из маминых зинов. Это будоражит.

— В моей старой школе в Хьюстоне никому никогда бы не сошел с рук весь этот бред, — продолжает Люси. — Девушки из моего клуба нашли бы способ бороться.

— Знаю, Люси, но это не Хьюстон, — отвечает Клодия, и за ее голосом что-то скрывается. Раздражение? Разочарование?

— Поверь мне, я знаю, что это не Хьюстон, — отвечает Люси. Она надувает щеки, а потом сердито выдыхает. Я напрягаюсь из-за того, что моя лучшая подруга и моя сестра по оружию недовольны друг другом.

— Слушайте, я просто хочу забыть об этом и спокойно пообедать, — говорит Сара, открывая молоко. — Могли бы мы, пожалуйста, сменить тему?

— Конечно, — отвечает Клодия и бросает на Люси предупреждающий взгляд.

Люси ничего не говорит. Она просто сидит, подперев подбородок руками, а глаза обегают столовую, каждый раз останавливаясь на девушках, одетых в ярко-оранжевые спортивные кофты. Они похожи на предупреждающие знаки на дороге. Сара и другие девочки начинают обсуждать контрольную по математике, будет ли диджей на осеннем фестивале лучше, чем диджей на танцах встречи выпускников и тому подобное. Люси так и не притронулась к еде. Я смотрю на свой обед. Я съела не больше, чем она.

— Ты не голодна? — спрашиваю ее.

— Нет, — говорит Люси. — Аппетит пропал. Увидимся позже.

Она с шумом отодвигает стул и направляется к выходу с опущенной головой. Я борюсь с желанием последовать за ней. Попросить ее рассказать больше о том, как бы девушки в Хьюстоне боролись с этими проверками дресс-кода. Но, кажется, Люси не в настроении с кем-либо говорить, даже со мной.

Проверки дресс-кода продолжаются всю неделю, и я ношу самые большие мешковатые кофты и джинсы, чтобы меня не вызвали. Каждый раз, когда кому-то приходится вставать перед всем классом для досмотра, я чувствую, как вжимаю голову в плечи. В среду утром, после того как мы произносим клятву верности флагу США и флагу Техаса, раздается резкий и гнусавый голос директора Уилсона. Он делает объявление.

— Возможно, вы заметили, что на этой неделе был сделан упор на дресс-код. Мы надеемся, что вы будете придерживаться правил и устава, записанных в памятке учащегося. — Я вижу, как несколько девушек рядом со мной смотрят друг на друга и закатывают глаза. Я смотрю на свои туфли и улыбаюсь. Директор Уилсон продолжает вещать: — Пожалуйста, помните, когда вы одеваетесь утром, что идете в учебное заведение. Мы ожидаем, что вы будете одеты как учащиеся. Дамы, я прошу вас особенно следить за тем, что вы надеваете, и помнить, что скромность — добродетель, которая никогда не выйдет из моды. А теперь мистер Кесслер о других важных вещах.

Скромность — добродетель, которая никогда не выйдет из моды! Вот гад! Я просто не могу сдержаться. Удостоверившись, что учитель не обращает внимания, я наклоняюсь к Мариселе Перез и Джулии Ривера и шепчу:

— Вы заметили, что он ничего не говорит парням, которые носят отвратительные футболки с надписями о сексе.

Марисела яростно кивает:

— Ага. — Ее голос достаточно громкий, чтобы услышали все.

— Дамы, — гудит учитель из-за стола, — пожалуйста, не отвлекайтесь.

Марисела ждет секунду, пока учитель снова не отворачивается.

— И вы заметили, — говорит она тише, — что дресс-код очень расплывчатый. Нет никакой конкретики, что именно мы должны носить.

— Вот почему они могут навязывать нам что хотят, — подключается Джулия.

Этот маленький разговор воодушевляет меня. Он держит меня на плаву, пока мистер Шелли не появляется в дверях класса и Мариселу не забирают из-за длины ее шортов.

Когда Марисела подходит к двери, она останавливается, оборачивается и смотрит на всех нас.

— Если я не вернусь, скажите моей маме, что я люблю ее. — Потом она протягивает руки вперед запястьями вверх, словно ждет, что мистер Шелли наденет на нее наручники.

Мы все покатываемся со смеху, кроме мистера Шелли.

— Хватит, мисс Перез, — говорит он ей и выгоняет в коридор.

Маленький бунт Мариселы зажигает во мне крохотный огонек. Тот самый, который помог мне сделать первый выпуск Мокси. Когда я захожу на урок английского, он превращается в настоящий костер, потому что руки Люси покрыты свежими звездами и сердечками, затейливо нарисованными зелеными чернилами.

— Привет, — говорю я, кивая на ее рисунки. — К чему это?

Люси проводит кончиком пальца по рисункам.

— Не знаю, — говорит она, — меня выбесили эти проверки дресс-кода, слезы Сары и это место в целом. Я подумала, это может стать знаком тому, кто создал «Мокси», что есть те, кто хочет что-то изменить. Не знаю, услышим ли мы о них снова, но это помогает мне чувствовать себя лучше. — В ее открытом взгляде читается уязвимость. — Думаешь, это глупо?