Роман Супер - Одной крови

— Нет, теперь только завтра. Страшно сказать что.

— Трепанобиопсия что ли?

— Да.

— Рассказать?

— Если это возможно.

— Сегодня вам не было больно, а вот завтра, к сожалению, будет. Продолжать?

— Да.

— Трепанобиопсия — это извлечение костной ткани для исследования костного мозга. Вам придется расстаться с еще одним суперкусочком. Трепанобиопсию производят пугающей, похожей на большое шило иглой-троакаром. Точно продолжать?

— Да.

— Троакар состоит из иглы диаметром два миллиметра и длиной четыре сантиметра. Кончик заточен таким образом, что игла при вращении способна вырезать костномозговую ткань.

— При вращении?

— Да. Вас придется немножко побурить. Как бы сделать в вас лунку, как во время зимней рыбалки.

— Очень трогательно. Мы с вами сидим и так спокойно обсуждаем технологию средневековых пыток. На ноги наденут тесные деревянные башмаки? Череп сожмут тисками? К животу привяжут голодную крысу?

— Вы сами захотели это знать. И это правильно. Моя позиция очень простая — доктор обязан рассказать пациенту все. Вообще все, как есть. Некоторые детали лечения могут пугать, но отсутствие информации в конечном итоге пугает гораздо больше. Нужно сделать все возможное, чтобы страха было меньше. А понимания процесса, связанного со здоровьем, — больше. Если пациент, конечно, сам хочет знать. Но пока что я не встречал ни одного человека, которому было бы не интересно знать, что с ним происходит.

— А я редко встречала врачей, которые хоть как-то разговаривают с пациентами.

— Это беда. Но видите, как нам повезло друг с другом. В общем, Юлия Михайловна, из вас достанут материал. Его изучат. Сведения в любом случае будут ценными. Трепанобиопсия позволяет отличить гиперпластический костный мозг от нормального. Она выявляет ретикулезы, миеломную болезнь, эритремию, хронический миелолейкоз и много других малоприятных вещей. Короче, когда вы завтра ляжете на живот, спустите штаны, и почувствуете, простите, шило в жопе, помните, что шило это — для вашего же блага.

— Супер.

Болевой порог у моей жены всегда находился на той высоте, до которой я не мог достать, забравшись на самую высокую стремянку. Юля была способна вытерпеть многое. Она не боялась крови. Не боялась вправлять вывихнутые руки. В детстве без страха выдирала себе шатающиеся молочные зубы. Однажды, попав в автомобильную аварию, сама вынула кусок лобового стекла из своей щеки и вместо того, чтобы упасть от этого в обморок, с интересом начала изучать то, с чем это стекло вылезло из лица. Она сама была прирожденным хирургом. Но когда она купила в аптеке эту самую иглу для трепанобиопсии, когда она увидела это «шило», когда представила, как его будут вкручивать в тело, нервы сдали.

Юля трясла иглу-монстра перед моим лицом и рыдала, задавая много раз один и тот же вопрос — «за что?».

— Юль, смотри, что мы с тобой натворили.

— Что мы натворили?

— Я про Луку. Посмотри, какой он у нас красивый получился. Как ангелочек…

Говорят, что чужие дети очень быстро растут. Это так. Но свои растут еще быстрее. Иногда я вижу, как мой сын умудряется взрослеть за один день. Я ухожу на работу и целую в щеку одного мальчика. Возвращаюсь с работы вечером и целую в щеку другого. Лука меняется с такой скоростью, что иногда даже страшно не успеть заметить, как он вырастет, пойдет в школу, женится, сделает нам внуков.

Он узнает невероятное количество новых слов за одну неделю. Учится петь, играть на укулеле, губной гармошке, плавать и кататься на лыжах — все это тоже за одну неделю. Его не оторвать от альбома для рисования и карандашей. Он начинает задавать вопросы, до которых я не дорос и к тридцати годам.

Маленькая гусеничка, завернутая в пеленки и привезенная в из роддома домой, миновала процесс превращения в бабочку и сразу стала прекрасным человеком-ангелочком.

— … да, потрудились мы на славу. Очень хороший вышел мальчик.

— Да вроде бы и не трудились. Одно удовольствие.

Долго искали Луке детский сад. Все не то. Все не достойны сына. Хотя требование у нас было очень простое: чтобы продержался хоть пару часов без слез и оставил в живых других детей. Отчаявшись, случайно нашли не так далеко от дома подходящий вариант. Детский сад, в котором работают настоящие буддисты. При входе памятка от святейшего Далай-ламы четырнадцатого с его человеколюбивыми наставлениями. В игровой комнате большая медвежья нора. Воспитательницы — само спокойствие. Спокойствие и не сходящие с лиц улыбки.

Слез почти не было. Лука после сада весь день рассказывал, зачем в носу нужны волосы, — занимались, значит, анатомией. А завтра должны были случиться творческие занятия. Помню, я тогда подумал, что, если дети будут строить мандалу, уйду в этот сад сам. Как в монастырь.

Лука совсем взрослый. Недавно утром подкрался к нашей постели и на идеальном пушкинском русском языке шепотом, видимо, чтобы не разбудить, сказал мне в ухо: «Папа, сейчас я хотел бы потанцевать. Поставь, пожалуйста, пластинку. Хип-хоп». Я приятно удивился. И даже не стал притворяться глубоко спящим человеком. Обнял его, подхватил на руки и включил Lesane Parish Crooks, более известного как Tupac Amaru Shakur.

Совмещая приятное — танцы с сыном — с полезным — образованием — поговорили с ним на идеальном афро-пушкинском о смысле песен, которые слушали. Наркотики, секс, насилие, конфликты Тупака с другими исполнителями песен аналогичного жанра и трудная жизнь в гетто дрыгающегося сына не заинтересовали. Равнодушным оставили и проблемы расового и социального неравенства, бои с полицией, погони, торговля оружием, проституция. Не заинтересовала Луку и коррумпированность американских политиков. Ну, думаю, и славно. Музыка для меня тоже всегда была важнее слов.

А эти наши с ним разговоры про внешнюю и внутреннюю политику. В политике он, как выяснилось, разбирается много лучше подавляющего большинства взрослых граждан Российской Федерации:

— Пап, как у нас президента зовут?

— Владимир Путин.

— Владимир Пудинг?

— Путин.

— Владимир Пудель?

— Путин.

— Владимир Утин?

— Да.

Чем старше он становится, тем моложе становлюсь я. Он многому меня учит и многое заставляет переосмысливать заново. Мне хорошо и смешно, когда он рядом. Мне легко и трудно. Мы больше не ломаем неваляшку. И помногу разговариваем. Особенно он.

Недавно ходили с ним в больницу. Там почему-то везде лежали пропагандистские буклеты про вред и опасность наркотиков. Лука изучил внимательно один такой буклет. Показывает пальцем на перечеркнутый тревожной красной чертой красивый лист конопли и спрашивает: «Папа, а почему такой красивый лист запрещен?» Я завис. И в очередной раз подумал, как непросто быть отцом: «Это какая-то ошибка, сынок».