Тейлор Рейд - Настоящая любовь

– Но я не желаю, чтобы ты разделяла мои чувства потому, что считаешь себя обязанной, потому что думаешь, что будет правильно сдержать обещание, данное нами друг другу несколько месяцев назад. Я хочу, чтобы ты разделяла мои чувства и хотела быть со мной из-за того, что это делает тебя счастливой, и каждый день ты просыпаешься, радуясь тому, что ты со мной, потому что ты свободна выбрать ту жизнь, какую захочешь, и выбираешь жизнь вместе со мной. Вот чего я хочу. Если я не дам тебе возможности уйти прямо сейчас, тогда не знаю, – говорит он, пожимая плечами. – Не думаю, что еще когда-нибудь найду в себе силы отпустить тебя.

– О чем ты? – спрашиваю я. – На что, собственно, ты намекаешь?

– Я говорю, что я отменяю свадьбу. По крайней мере, на данный момент. И я думаю, что один из нас должен пожить где-нибудь в другом месте.

– Сэм…

– Тогда ты будешь свободна. И поймешь, любишь ли ты его так же, как меня, поймешь, что еще связывает вас. Ты должна почувствовать себя свободной для того, чтобы это понять. Но ты не сумеешь этого сделать, если я останусь с тобой или буду умолять тебя не покидать меня. Не уверен, что я удержусь от этого. Если я не отпущу тебя сейчас, то попробую убедить тебя выбрать меня. Я знаю, что так и будет, а я не хочу этого делать. Поэтому… я ухожу. Можешь думать все, что хочешь, повторяю тебе, что все нормально.

Интуиция подсказывает мне, что я должна схватиться за него, крепко прижаться к нему, никогда не отпускать, прикрыть его рот своей ладонью, чтобы помешать ему произносить все эти слова.

Но я знаю, что даже если я помешаю ему говорить, слова не станут от этого менее правдивыми.

Поэтому я обхватываю Сэма за шею и прижимаю его голову к своей. Я уже не в первый раз очень благодарна ему за то, что он любит меня так, как умеет только он.

– Я не заслуживаю этого, – говорю я. Наши лбы почти соприкасаются, так что мы не видим лица друг друга. Я смотрю вниз, на его колени. – Как можно быть таким самоотверженным? Таким добрым?

Сэм, не отрываясь от меня, медленно качает головой.

– Это не самоотверженность, – говорит он. – Я не желаю жить с женщиной, которая хочет быть с кем-то другим.

Сэм хрустит костяшками пальцев, и, слыша этот звук, я замечаю, как у меня самой сводит пальцы от напряжения. Я сгибаю и разгибаю их, пытаясь распрямить.

– Я хочу быть рядом с женщиной, которая живет ради меня. Я хочу быть с той, для которой я – любовь всей ее жизни. Я достоин этого.

Я понимаю его. Теперь понимаю. Сэм вырывает свое сердце из груди и вручает его мне, говоря: «Если ты собираешься разбить его, так разбей сейчас».

Мне хочется сказать ему, что я никогда не разобью ему сердце, что ему не о чем беспокоиться.

Но ведь это неправда, разве не так?

Я отстраняюсь от него.

– Это я должна уйти, – говорю я, но не верю в то, что произношу эти слова. – Будет нечестно, если ты уйдешь. Я могу пока пожить у родителей.

Именно в этот момент все начинает меняться. Именно в этот момент в комнате как будто темнеет и становится страшно, хотя в мире, по ту сторону наших сердец, ничего не изменилось.

Сэм задумывается, а затем кивает, соглашаясь со мной.

И вот так запросто мы из людей, обсуждающих что-то, превращаемся в людей, принявших решение.

– Полагаю, мне нужно собрать кое-какие вещи, – говорю я.

– Хорошо, – говорит он.

На минуту я замираю, все еще поражаясь тому, что происходит. Но потом понимаю, что мое бездействие, в сущности, не останавливает бегущее время, жизнь по-прежнему продолжается. Приходится постоянно двигаться.

Я встаю и иду к шкафу. Пока я собираю вещи, то внезапно начинаю плакать.

Мне нужно было бы подумать о том, что взять с собой, о том, в чем ходить на работу. Нужно было бы позвонить родителям и предупредить, что я переночую у них. Но вместо этого я просто начинаю бросать какие-то вещи в спортивную сумку, почти не обращая внимания на то, подходят ли они для моих нужд.

Единственное, что я беру с собой намеренно – это конверт с вещицами, напоминающими о Джессе. Я не хочу, чтобы Сэм копался в них. Я не хочу, чтобы он расстраивался, читая любовные письма, когда-то написанные мною парню, которого я выбрала много лет тому назад.

Я возвращаюсь на кухню, по пути прощаясь с Моцартом и Гомером.

Сэм сидит в той же самой позе, в которой он был, когда я выходила.

Он встает, чтобы попрощаться со мной.

Я не могу удержаться и целую его. Мне становится легче от того, что он не протестует.

Когда мы стоим там, по-прежнему близко друг к другу, Сэм наконец не справляется с собой и теряет самообладание. Когда он плачет, его глаза тускнеют, а слезы текут по щекам так медленно, что я способна поймать каждую из них, пока она не докатывается до подбородка.

Мое сердце разбивается от того, что он так любит меня, любит так целомудренно, что я не в силах разбить его сердце.

Я не могу отнестись к этому с легкостью. На самом деле, я думаю о том, что это, возможно, самое важное в жизни.

– Что мне делать? – спрашиваю я его.

Я имею в виду, что мне теперь делать? И что мне делать без него? И что мне делать со своей собственной жизнью? И как я это сделаю?

– Делай все, что хочешь, – говорит он, проводя костяшкой пальца под глазом и отступая от меня на шаг. – В этом и заключается свобода.

Уже два часа ночи, когда я еду по дорожке к дому родителей. Свет на крыльце включен, словно они ждут меня, но я знаю, что они оставляют его включенным каждую ночь. Отец думает, что это защищает от воров-домушников.

Мне не хочется будить их. Поэтому я намерена на цыпочках пробраться в дом и поприветствовать их утром.

Заглушив мотор, я беру свои вещи. Ступив на подъездную дорожку, я вспоминаю, что не захватила с собой никакой обуви, кроме ботинок, которые на мне. Боюсь, что буду носить их бесконечно долго, и напоминаю себе, что «бесконечно долго» не означает «вечно».

Я медленно закрываю дверь машины, скорее не хлопая ею, а осторожно возвращая на место. Крадучись, я обхожу дом, прохожу по террасе с задней стороны. Родители никогда не закрывают черный ход, и я знаю, что та дверь не скрипит так же, как входная.

Когда я поворачиваю ручку, раздается легкий щелчок, и я со свистом распахиваю дверь. Потом я вхожу.

Дома.

Свободна.

Я подхожу к буфету и беру авторучку и лист бумаги. Я оставляю записку для родителей, в которой сообщаю, что я здесь. Сделав это, я снимаю ботинки, чтобы они не стучали о твердый кухонный пол, и оставляю их у черного хода.

На цыпочках я пересекаю кухню и столовую, иду по коридору. Остановившись у двери в свою спальню, я с осторожностью медленно поворачиваю ручку.

Я не рискую включать свет в спальне. Я так долго добивалась своей цели и теперь не хочу, чтобы мои усилия пошли насмарку.