Екатерина Рысь - Религия бешеных

Я сама вроде бы не слабая. Но сейчас вдруг почувствовала разницу . Оказавшись по-настоящему заслоненной от всего стенобитными плечами. Плечами мужчины, проделавшего это абсолютно автоматически. Меня на мгновение втянуло в его орбиту — и я моментально оказалась под его опекой. И было забавно, что диетический йогурт закупался уже и с расчетом на меня. Он-то лучше меня знает, что нужно спортсмену…

Нацболы затаривались на ночь пельменями. Мы двое мгновенно обособились и синхронно исполнились молчаливого надменного презрения к такому низкому стилю. Только мы двое оказались тут все такие из себя правильные и помешанные на здоровом образе жизни — всяким там не чета…

Да, очень высокомерно. Практически граничит с хамством. Утонченным хамством. Я прекрасно понимаю, за что Женя этого человека невзлюбил.

Уже тогда у меня в первый раз мелькнуло это ощущение. Что мы просто подросшие дети, незаметно ставшие взрослыми. Очень быстро оценившие все преимущества — и включившиеся в игру «во взрослых» с детским азартом и заматеревшим знанием дела…

Он бороздил ночной цветущий город как линкор. А я, держась за его руку, чтобы не сломать себе шею на обезображенном нижегородском асфальте… я себя рядом с ним чувствовала уже гостем капитана линкора. Гостьей… И что-то внутри тихо говорило с осторожным торжеством: «Да … Да … Вот оно … » Это было, черт возьми, красиво…

— Я думал, ты уже не придешь… — негромко проговорил он когда-то тогда.

Ого …

— В тюрьме мы тремя камерами держали кота. Сажали его в мешок и перегоняли из окна в окно по веревкам. Однажды нас засекли, кричат снизу: «Руби «коня»!» — «Не могу, у меня там кот!»

Манера рассказывать убийственно смешные вещи у него такая же, как у артиста Виктора Коклюшкина. Ровным механическим голосом, с абсолютно непробиваемым лицом…

— Последний год в колонии я занимался только аквариумом. Рыбок разводил. Как назло, оказалось, что на всей территории червяки обитают только возле самого забора. Вот там-то мы их постоянно и рыли. А как иначе? Начальство орало до одури: «Чего они у вас там каждый день подкапывают?!» Но мне же надо рыб кормить… Вот сейчас уже две недели прошло. Я думаю, мои рыбы без меня уже загрустили…

…А потом он сидел на полу передо мной, и я все больше цепенела под его волчьим взглядом. И весь этот мрак, который пропитал его насквозь, теперь наполнял пространство вокруг меня. И мой взгляд все больше застывал от всего вот этого невыносимо невыносимого, которое он по капле выдавливал из себя — и перегружал на меня…

— …Мужику в тюрьме на допросе палец прищемили — и все, он начал гнить. В тех условиях полной антисанитарии вылечить рану вообще нереально. Достать антибиотики, как-то передать их с воли — огромная проблема. Мужик уже был готов рубить себе палец…

Накануне 1 Мая из Нижнего отправлялся автобус, долженствующий отвезти всех желающих в Москву на первомайскую демонстрацию. Я — желала. Но уже на выезде из города автобус тормознули автоматчики — и больше никто никуда не поехал. Более того, нас доставили прямо в отдел. Спрашивается, за что? Мы ехали на экскурсию. И все, кто не хотел быть задержанным, просто прошли мимо призывно открытых милицейских дверей — и отправились восвояси. Точно так же в тот раз развернули многих — из Смоленска, Минска, Брянска и Питера, избавив Москву от нашествия регионалов… Идти пешком ночью до Жениной квартиры надо было через полгорода. А я-то езжу на революцию на каблуках…

Я чувствовала себя Русалочкой из сказки. Ступни горели невыносимо, каждый шаг причинял нестерпимую боль. На своих каблуках я могла безропотно идти очень долго. Но я не могла идти еще и быстро. По высоченным нижегородским холмам мужики убежали от меня чуть ли не на «полкило» вперед. Вашу мать … Нацболы … Когда вы научитесь себя вести, это будет последний день партии …

Они все-таки остановились меня подождать. И снова ломанулись вперед.

— Не отставай… — Это все, чего я удостоилась, когда, выбившись из сил, была от них всего в одном шаге…

Твою мать … Женя … Вроде бы друг … Так какого … ты со мной так обращаешься?!

— А слабо… дать руку?!

И дальше за несколько часов нашего убийственного марш-броска по колдобинам в темноте Женя, кажется, навсегда смирился со своей скорбной участью покорно таскать в одной руке мою сумку, а в другой — мой настырный стервозный труп…

В его однокомнатную квартиру ближе к четырем часам утра ввалилось доночевывать восемнадцать человек. Я быстро примерилась к дивану.

Да-а… Как мало я, оказывается, знаю об этой жизни. Я озадаченно смотрела на нечто, что когда-то было единым целым. Но теперь состояло из трех совершенно разрозненных частей. «А как?» означало: как этим пользоваться? И обнаружила, что на самом краю могу разместиться очень даже удобно. Ниспадая красивым каскадом вниз по грозно выпирающим уступам…

Я спала всего два часа. Рухнула вообще без ног. Но когда проснулась, мои разбитые ступни были в идеальном состоянии! Единственное, что я ощущала, — это противоестественная легкость в ногах. Фантастика!

— Женя, патентуй диван…

…Теперь у нас с этим диваном была своя страшная тайна. Я знала, как им пользоваться. Вряд ли сам хозяин владел этим секретом. Не выдавая врагам своей тайны, я, выключив свет, скользнула на уже пристрелянное место. Мои ребра ловко распределились по ребрам жесткости дивана и вошли в пазы чуть ли не с характерным щелчком, как конструктор. Я залегла как зверь, прильнув к бархатной обивке. Все, я в домике. Хрен меня теперь отсюда выкуришь… Вот такой вот аншлюс, захват хитростью и коварством Lebensraum — чужого жизненного пространства…

Народ, похоже, прочно засел на кухне. Приезжий , не включая света, вошел неслышно и долго возился в темноте, все никак не мог устроиться, мучительно ворочался где-то там на полу.

— Послушай… — глухо проговорил он вскоре. — Иди сюда…

Что и требовалось доказать …

Я чуть улыбнулась, чуть качнула ресницами тьму. Правильным людям очень легко друг с другом договориться…

— Ты иди сюда…

Ну вот и все. Договорились…

Он прошел в темноте — надвигающийся черный силуэт на фоне окна — и поднял меня на руки с прочно оккупированного мной убитого дивана. На мгновение я повисла совершенно безвольно — как хитрая лиса, притворившаяся мертвой. И тут же быстро обвила его руками, спрятав чуть смущенную улыбку на его плече. Немыслимо шикарном широченном каменном плече… Боже мой, какой мужик … В таких дозах это почти смертельно …

Он по-звериному, чуть нервно, как свою горячую кровавую добычу, складировал мои кости в дальнем углу на полу и прочно загородил мне собой выход. Замечательно. А дальше что? И главное, как он себе это представляет? Доски пола мгновенно впились мне в кости сквозь тонкое покрывало…