Михаил Самарский - Подлинный Сократ

– Да, свое забывается, – подтвердил сосед и продолжил, – я сегодня приехал с работы, зашел в магазин, а там только и говорят о том, как ты с гусями бился, – рассмеялся мужчина. Он взял салфетку со стола и промокнул лысину.

– Ты же знаешь, Григорыч, люди слышат звон, да не знают где он. Делать мне нечего, как с чокнутыми птицами воевать.

– А я люблю гусей, – хмыкнул сосед и спросил, – ты не видел еще мою Манюню?

– Нет, – мотнул головой Жора, – давно к тебе не заходил. Это кто?

– Как кто? Гусыня, – удивленно посмотрел на меня Григорыч и продолжил: – купил ее на Новый год, хотел зажарить в духовке. Привез домой, а внучка давай умолять, мол дед, не убивай, жалко птичку. Словом, не смог свернуть гусю шею, махнул рукой, думаю, пусть живет. А потом оказалось, что это не гусь, а гусыня. Так вот она по сей день у меня живет во дворе. Ты знаешь, лучшей охраны не придумаешь. Если где-то малейший шорох, первой начинает крякать Манюня и только потом подключается собака. Видимо, не зря существует легенда, будто гуси спасли Рим. Что ни говори, а они умные птицы. Ты знаешь, как Манюня мою собаку приручила? Расскажу, не поверишь. Ротвейлер мой, Малыш, днем на цепи сидит. Так вот гусыня каждый раз подходила к нему на такое расстояние, что вроде и вот она, а ухватить пес ее не может, иными словами – дразнила кобеля. Малыш цепь натягивает до предела, а все равно не достать. И такой фокус гусыня проделывала на протяжении долгого времени. Приходила, лложилась нос к носу с кобелем и смотрела на него, будто гипнотизировала. Малыш первое время рвался, видимо, хотелось ему шейку Манюне перехватить одним щелчком. Потом смотрю, пес с каждым разом все спокойней и спокойней стал реагировать на птицу. Уже не дергается, перестал цепь натягивать. А в один прекрасный день сижу на кухне, пью чай и поглядываю в окно. Вдруг вижу, Малыш срывается с цепи. Первая мысль – Манюня, думаю, ну вот и все, пришел твой конец, птичка. Не знаю, как он умудрился выдернуть крепление, в общем бежит он с этой цепью по двору, как кентервильское приведение прямо на гусыню. Да не тут-то было. Пока я выбежал на улицу, смотрю, а пес подбежал к гусыне, они обнюхались, как старые приятели и пошли по двору парой. Я чуть не рухнул от удивления. И по сей день так и ходят вместе. Каждый раз смотрю на них и вспоминаю выражение: «мы с Тамарой – ходим парой». Так что вы тут с котом не гоните бочку на гусей, нормальные они птицы, – громко рассмеялся сосед.

Может быть они и не плохие животные, но теперь я все же буду держаться от них подальше. А то точно домой вернусь безшерстным котом.

А недавно я познакомился с творческими муками. Нет, вы не подумайте, что они меня посетили. С ними я еще ни разу не сталкивался, меня в основном одолевают философские мысли, да порой так, что спать не дают. Однажды возвращался посреди ночи со свидания с Матильдой, не успел еще подойти к дому, как услышал громкий голос Жоры, доносящийся из открытого окна. Когда до моего уха долетели заковыристые слова, произнесенные разгневанным тоном, понял, хозяин ругается. Думаю, кто же его так разозлил. Обычно он всегда спокойный, как удав. За все время, что живу у него, ни разу не видел его сердитым. А тут прямо слышу, как он негодует. Крадучись пробрался в дом, ожидая увидеть незваных гостей. Но в доме, кроме Жоры, никого не оказалось. Хозяин сидел на стуле перед мольбертом, уронив голову на грудь. На холсте заметил наброски рисунка женщины. Я тихонько подошел, потерся об ногу. Заметив меня, Жора поднял голову, уставившись на полотно и обращаясь ко мне, спросил:

– Тайсон, вот скажи, только честно, тебе нравится то, что изображено на этом подобие портрета?

Я молча посмотрел на рисунок, пытаясь определиться, нравится мне или нет.

– Вот и я говорю – дерьмо, – резко произнес мужчина.

Странный человек, я еще ничего не ответил, а он уже за меня сделал вывод. Понятно, что портрет не окончен. Если честно, пока еще ничего не понятно. Поэтому давать ему оценку считаю неуместным.

– Разве это голова, – Жора вскинул в воздух руку с кистью, зажатой в пальцах, – это же какой-то арбуз. Как можно было так изобразить голову женщины?

Голова, как голова. Ничего особенного я в ней не заметил.

– Руки из задницы растут, – продолжил ругаться хозяин, – тебе не то что рисовать, тебе даже сидеть рядом с мольбертом нельзя.

Не пойму, чего он так злиться? Сам же нарисовал, а теперь недоволен.

– К черту все, – Жора подскочил со стула и начал судорожно малевать по рисунку красками, приговаривая, – дерьмо, полное дерьмо. Бездарный художнишко. Тебе только в электричках шаржи писать, а ты за серьезную работу взялся.

Мужчина так разошелся, махал кисточкой, как шашкой, при этом продолжая сыпать ругательствами. Я невольно втянул голову в плечи, боясь попасть под горячую руку. Когда женщина на полотне спряталась под толстым слоем краски, Жора схватил со стола нож и принялся полосовать холст, разрезая его на тонкие ленточки, постоянно приговаривая и обзывая себя никчемной личностью и никудышным художником.

От увиденного я потерял дар мяукать. Впервые видел мужчину в таком гневе.

– За что мне это наказание? – Жора поднял руки вверх и посмотрел в потолок.

Что-то я не понял, к кому он обращается? О каком наказании идет речь? Он, словно, услышав мои мысли продолжил:

– Ну почему я не родился нормальным человеком. Ходил бы на работу, как все люди, сидел бы в офисе, протирал штаны и получал зарплату. Жил бы себе просто и легко. И эти идиотские муки творчества были бы мне не ведомы. Посмотри, как спокойно живут люди, которые ничего не создают, не сочиняют, не рисуют, не строят. Их мозг не разрывается от идей. Они просто живут в свое удовольствие. А я? Ты посмотри, как я живу. Семью потерял, остался один, как бобыль. Мне же всегда наймется, надо что-то писать. У меня руки чешутся, когда я долго не беру кисть в руки. Я постоянно думаю, мне иногда кажется, мой мозг когда-нибудь не выдержит и взорвется. Даже во сне я пишу эти долбанные картины. Тебе не кажется, что я похож на психа? – хозяин вдруг резко повернул голову в мою сторону и вопросительно посмотрел на меня.

– Мяу, – ответил я, имея ввиду, что не замечал за ним каких либо отклонений.

– Вот и я говорю – похож, – ухмыльнулся Жора.

Нет, вы посмотрите на него. Ну что ты будешь делать? Он слышит то, что хочет слышать.

– Не могу так больше. Устал я, – мужчина обессиленно рухнул на стул, – так можно сойти с ума.

Я запрыгнул ему на руки и потерся о грудь, исполняя симфонию под названием «Кошачья ласкательная».

– Тайсон, ты меня успокаиваешь? – хозяин погладил меня по голове.

Как же мне его поддержать, чтобы он взял себя в руки. Я побежал за шкаф, туда где стояли полотна и стал тереться о них, давая ему понять, что они замечательные и что он совершенно не бездарный художник.