Святослав Рыбас - Варианты Морозова

В семье, по-видимому, некому было задерживать Костю.

По вечерам возвращались с работы соседи. Шевчук своей семьей поливал огород, где понемногу росло картошки, помидоров, огурцов, лука и клубники. У других обитателей двора не проявлялось интереса к земле. Перед вторым домом, в котором жили Морозовы и еще две одинокие женщины, находился пустырь, усеянный заботой природы. Вдоль могучих стен заброшенного зернохранилища, огораживавшего углом пустырь, росла темная крапива, ближе к середине перемешались сурепка, костер, овсюг, молочай, а на краю, как забор, стояла дружная крепость осота с фиолетовыми шариками цветов, в которых всегда искали пчелы. Никому не было дела до этого пустыря. Он бы еще долго жил заброшенно и дико, но бабушка решила в тот вечер его вскопать. Она взяла в сарае мотыгу и штыковую лопату и стала очищать землю. Наверно, бабушка работала здесь с обеда, так как кучи сорной травы уже привяли и источали душную сладкую вонь. Открылась мусорная земля, бабушка собирала в ведро камни и обломки кирпичей и складывала на дорожке.

Тогда бабушкины годы клонились к семидесяти. Она никого не звала участвовать в своей затее, зная, что сын и невестка заняты, а внука не хотелось обременять. Она взялась за пустырь, чтобы заглушить работой сердечную боль. Невестка освободила ее от кухонных забот и как будто освободила время, которое прежде уходило в глубокую воронку домашнего труда. Они с дедом решили возделать пустырь только будущей весной, сейчас же сеять было поздно. Бабушка и сама не знала, почему взялась за него.

Константин увидел ее согнутую фигуру. Она опиралась одной рукой в колено, а второй расшатывала засевший в земле кирпич. На бабушке было коричневое побелевшее на плечах платье, на голове свалявшийся желтый капроновый платок, а на ногах войлочные туфли, обсыпанные то ли известкой, то ли мукой. Она одевалась всегда очень скромно, донашивала платья и кофты невестки… Бабушка вытащила кирпич, опустила в ведро и понесла ведро, кособоко шагая мелкими шажками. Жалость охватила Костю. Он подбежал к ней, отнял ведро и сердито сказал, как обычно говорят взрослеющие дети со стариками:

— Ты зачем носишь тяжести? Давай!

Бабушка погладила его по плечу и ласково, как маленькому, улыбнулась. И Костя принялся убирать камни. Она просила его:

— Я сама, Костик, не надо. Иди лучше полежи. Скоро ужинать начнем.

Он не слушал ее. Ему не хотелось ковыряться в земле, скучно было. «Немного повожусь и пойду к Вере», — думал Костя. Ему надо было успеть до ужина, иначе отец непременно придрался бы к нему. Почему придрался? Да кто его знает почему…

Пришел с работы толстый краснолицый сосед, Иван Антонович Петров, сказал начальственным добродушным баском:

— Частнособственнические инстинкты, а?

— Земля пропадает, — оправдываясь, ответила бабушка. — Сколько лет люди жили, а никто не догадался.

— Мы работаем, нам некогда в навозе ковыряться. — одернул ее Петров. — Ну ладно, — махнул рукой. — Бог в помощь, как говорится. Только все равно ничего не взойдет.

Он ушел. Костя поглядел на бабушку. Поджав губы, она обиженно смотрела в ту сторону, откуда только что рокотал начальственный голос.

— У тебя взойдет, не слушай этого дурака, — сказал Костя.

— Нельзя так о старших, — остановила она его. — Пусть говорит, а ты не суди его. Мы будем делать свое, а он сам поймет и устыдится.

Она почувствовала, что внук высокомерен, дерзок и готов судить. В нем текла кровь сумасшедшего деда Григория. Она не печалилась об Иване Антоновиче Петрове (кто ей был Петров? Так, мусорный человек). Бабушка подумала о своем сыне, которого ждал суд Константина. Она мало думала о себе, любила же думать и говорить о своих детях, вспоминала их шалости, игры, болезни, иногда подтрунивала над дедом, припоминая ему, как тот ревновал ее и хватался за револьвер. Тяжелый нрав был у Григория, много своей крови пролил ее старик, себя не щадил и человеческую жизнь не ценил, и она боялась, чтобы в ее детях не проросло его жестокое семя неуважения и даже презрения к жизни.

Вот и Костик становился мужчиной, отрывался от нее…

Костя навалил в ведро камней и побежал к выгребной яме. Бабушка перекрестила его вслед: «Господи, ты видишь, он хороший. Помнишь, как я его крестила? Петя из-за своей коммунистической преданности не позволял, а я святой воды принесла, окропила мальчика и «Отче наш» и «Живыя помощи» прочитала… Поддержи его, господи!»

Другие соседи, одинокие и несчастные женщины, скептически расспрашивали бабушку о ее будущем садике, переглядывались друг с другом насмешливо. Одна из них, хромая портниха Женя, очень мечтала выйти замуж, но мужья жили у нее недели две-три. Она была низенькая, с широким курносым носом и пережженными перекисью водорода ломкими волосами. Женя просила бабушку гадать то на трефового, то на бубнового короля, и бабушка, жалея, обещала ей большое счастье.

Вторая соседка, Соколовская, была старая вдова, дети к ней не приезжали — она была ехидная, злая женщина, обзывала их неблагодарной сволочью, воровала из бабушкиного ящика газеты, но бабушка жалела и ее, только опасалась, что та однажды разозлит деда Григория и он поколотит ее.

Женя и Соколовская стояли на крыльце, каждая против своей двери, и громко разговаривали о том, что на пустыре будет расти, а что не будет.

— Клубники быть не может! — сказала Соколовская. — Какой-нибудь силос еще кое-как. Пока крапива снова не забьет.

— Можно лук посеять, — сказала Женя. — Разную травку. Петрушку, например. Очень хорошо весной покушать травки, в ней витамин цэ.

— Витамин цэ! — гневно вымолвила Соколовская. — Женечка, мы с тобой убогие слабые женщины! Разве не имеем права покушать разную травку? Хотя бы травку! Ведь эта земля принадлежит всем трем квартирам. Мы имеем полное право получить здесь свою грядочку. — И она с наглым и жалким выражением обратилась к бабушке: — Александра Павловна, а почему вы нас не спросили — может, мы тоже хотим возделать свой клочок огорода? Надо разделить участок на три равные доли. Женечке, вам и мне. Все должно быть справедливо. А то вы только-только получили здесь квартиру, а уже все захватили!

Она оглянулась на Женю за поддержкой, и Женя вскинула свою пегую подвитую голову и виновато сказала:

— Александра Павловна, но это же справедливо…

— Давайте разделим, — согласилась бабушка. — Мне много не надо.

Соколовская усмехнулась. По-видимому, она не ждала легкой победы, и торжество справедливости не принесло ей радости. Она посмотрела на Костю выцветшими упорными глазами: ей требовались доказательства, что бабушка просто хочет ее обмануть. Но Костя этого не понял. Он схватил лопату и протянул нахальной тетке: