Эмили Барр - Вся правда и ложь обо мне

Вот ванная. Маленькая, чистая и белая. Через другую дверь я попадаю в кухню – она пуста, в кастрюле на плите что-то булькает. За соседней дверью – спальня, в ней царит идеальный порядок, кровать аккуратно заправлена.

Я толкаю еще одну дверь.

И останавливаюсь, вытаращив глаза. В ушах звенит так сильно, что я могу только стоять и смотреть. Поле зрения сужается, перед глазами появляются пятна, но сейчас они совсем некстати.

Не вздумай. Незачем брать дело в свои руки. Мы можем действовать сообща.

ТАК МЫ ЗАЙДЕМ?

Да.

И ОБЪЕДИНИМ УСИЛИЯ?

Да.

У НАС ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ.

Вместе .

Все прочие комнаты здесь выглядели опрятно. А эта – довольно неряшливо.

Не в этом дело.

Из чемодана вываливается одежда.

И не в этом.

Возле кровати на тумбочке – стакан с водой, книга про медитацию, бисерное ожерелье и крошечный плюшевый медвежонок.

Нет, все не то.

Стены. Вот в чем разница.

Человек, живущий в этой комнате, украсил стены, оклеенные зелеными с белым обоями. Увешал их снимками.

У нее повсюду

на стенах

я.

Стою пошатываясь и неотрывно смотрю на самую большую фотографию на стене напротив меня. Ее сделали, когда я была Эллой Блэк. Я помню, когда это было. На мне школьная форма, я улыбаюсь в объектив и держу маленький кубок.

Я завоевала этот кубок, победив в кроссе по пересеченной местности, и девчонка по имени Марго, которая заняла второе место, разозлилась на меня. Это фото выложили на школьном сайте, а мне так и не отдали мою копию. Аманда Хинчклифф распечатала мой снимок с школьного сайта. Пытаюсь вспомнить, было ли в подписи к нему мое имя. Думаю, было: снимок взят из раздела новостей, потому что когда-то моя победа в кроссе стала новостью.

Вспомнить про подпись я пытаюсь, потому что мне кажется, что это важно. Упоминалась ли там « Элла Блэк »? Не уверена. Если снимок подписали « Элла Блэк », она могла погуглить меня и найти его, но если нет, разыскать его она могла лишь одним способом: зная, в какой школе я учусь и как выгляжу, и просматривая сайт школы на предмет моих фотографий.

Вся эта комната – свидетельство. Человек, живущий здесь, одержим мной во всех моих воплощениях. Мисс Хинчклифф так отчаянно стремилась увидеться со мной, что Блэки увезли меня на край света, лишь бы очутиться подальше от нее. Да, это комната Аманды Хинчклифф.

Она живет здесь. Сейчас ее в комнате нет, но живет она здесь. Она следила за мной. И нашла меня, хотя никто, кроме нее, не мог меня разыскать. Она ни разу не говорила со мной, хотя могла бы. Могла сделать со мной все, что пожелает. Что угодно.

Мои фотографии повсюду. На некоторых я позирую (я в школе; я улыбаюсь в объектив в Копакабане – эту фотографию я видела последней, листая газету в маленькой гостинице), но на остальных – нет. Вижу на снимке, как я выхожу из машины Фионы Блэк, одетая в школьную форму, иду по тротуару с Лили, держусь за руки с Джеком, моим милым мнимым парнем.

А вот я в Рио, но еще как Элла, с лиловыми волосами. Сижу и рисую на пляже, а Блэки о чем-то шушукаются на заднем плане. Сижу со скучающим видом в баре, а Блэки – по обе стороны от меня.

Здесь нет ни единого снимка, на котором я участвую в шествии зомби или гуляю по острову Пакета. Но есть один, на котором я бомжую. Я сплю на пляже – теперь я уже знаю, что он называется Сан-Конраду. Наверное, примерно тогда же у меня и украли деньги.

Это она их украла. Наверняка она украла у меня деньги.

И вдруг я понимаю, что это она оставила мне сырные шарики. Она была моей благодетельницей. Могла бы и не делать этого, но я точно знаю: это она.

Снимков, на которых я в моей футболке с эмблемой «Школы английского в фавеле», лишь два. И все. Видимо, тогда она поняла, где я, и перестала выслеживать и фотографировать меня, потому что просто могла наблюдать за мной в реальности.

Она не имеет права так поступать.

Не имеет права быть моей матерью.

Ты не имеешь права так поступать.

Не имеешь права быть моей матерью .

Я бормочу это еле слышно, а потом вхожу в комнату, сдираю снимки со стен, рву их и бросаю клочки на ее дурацкую кровать. Срываю их все до единого, слышу, как кричит хозяйка дома, замечаю, что Жасмин стоит в растерянности, не зная, как быть, пытается остановить меня, но я не слушаю, и чувствую себя единым целым, потому что Элла – то же самое, что и Бэлла, и я даже не собираюсь сдерживаться, потому что не хочу. Меня пробуют взять за руки, я вырываюсь. Надо сорвать все мои снимки со стен, потому что я не принадлежу этой женщине, она не имеет права валяться в постели, смотреть на меня и притворяться, будто бы я ее ребенок.

В углу комнаты, возле стола, – неудачно нарисованный младенец. У нее не осталось моих младенческих фотографий, поэтому она нарисовала меня, свою потерянную малышку. При виде этого рисунка я замираю на секунду, и Жасмин хватает меня за руку и вытаскивает из комнаты, хозяйка орет на меня, Бэлла хочет вернуться и учинить полный разгром, но не может, потому что даже Бэлле грустно и горько.

Кто-то делал эти снимки, а я ничего не замечала. У нее был на воле знакомый, который фотографировал меня, а я об этом понятия не имела. Неудивительно, что Блэки так помешались на мерах безопасности. Интересно, видели ли они людей, которые фотографировали меня, или просто подозревали, что такое может случиться?

На меня накатывает тоска по моим настоящим родителям, которые заботились обо мне.

Я пропала.

Я

пропала.

Жасмин объясняет хозяйке, что девочка на фотографиях – это я, но хозяйка и так знает: в округе нет других белых девушек с бритой головой. Она что-то тараторит, я не слушаю.

Дверь открывается.

Она там.

На ее лице я вижу свои черты. Это моя мать.

– Джо, – говорит она.

– Элла, – говорю я.

Мы смотрим друг на друга в упор. Не знаю, что делать. Бэлла мечется и бушует у меня внутри, и я продолжаю мысленно вести с ней спор.

ДАВАЙ ПРОСТО УКОКОШИМ ЕЕ.

Нельзя .

МОЖНО.

Нельзя .

ПОЧЕМУ?

Потому что тогда мы будем такими же, как она.

На этом конец спору: даже Бэлла не желает бросаться на нее. А я не хочу замыкаться, направлять гнев на саму себя и причинять себе вред. Отчасти именно это сейчас и происходит, но я не хочу, не настолько я плохая.

Жасмин берет меня за руку и крепко сжимает ее. Я не протестую. Смотрю в глаза Аманды Хинчклифф, она улыбается мне.

– Но ты ведь Джо, – говорит она, и голос у нее ласковый, не такой, как мне представлялось. – Ты моя Джолин.

Не говорю ни слова. Я ей не Джолин.

– Моя детка, – продолжает она.

Я не ее детка. Хотя была ею. Раньше.

Выхожу в дверь, потом в переулок и прочь от нее.

Бэлла понимает, что нападать на эту женщину нельзя, но едва мы оказываемся за дверью, начинается худшее. Не то чтобы я не в состоянии держать себя в руках – за последнее время я уже научилась. Мне пришлось встроить мою Бэллу в себя, просто чтобы выкарабкаться. Ее сила понадобилась мне, чтобы выжить. Вот почему впервые в жизни я чувствую себя единым целым.