Том Бойл - После чумы [Авторский сборник]

Мы привыкли вместе гулять, совершая вылазки в разросшиеся сады за салатом, помидорами и кабачками собирая клубнику и молодые стручки гороха на полянах раскинувшихся по склонам, спускавшимся к вилле Рускелло. Однажды мы отправились в горы и привезли генератор, так что смогли зажечь свет, включить холодильник в моем домике (кубики льда давно стали для нас роскошью) и приступить к изучению восьми тысяч кассет, пылившихся в ближайшем видеомагазине. Целый месяц у нас ничего не было, — я имею в виду, ничего сексуального. Когда же это произошло, она почувствовала себя обязанной объяснить мне, как случилось, что она все еще жива и ходит по земле, когда все, кого она знала, отправились в мир иной. Думаю, такое чувство вины свойственно оставшимся в живых. Мы сидели в светлой гостиной у меня дома и смаковали бутылку «Dom Perignon» 1970 года, на которой все еще висел ярлычок с указанием цены — триста десять долларов. Я разжег огонь, чтобы разогнать сгустившуюся тьму и запах сырости от дождя за окном.

— Ты, наверное, подумаешь, что я дурочка, — произнесла она.

Я протестующе хмыкнул и обнял ее.

— Ты когда-нибудь слышал о сенсороизолирующих ваннах? — она взглянула на меня снизу вверх сквозь завесу золотистых, с рыжими искорками, волос.

— Разумеется, — ответил я. — Но не хочешь же ты сказать?

— Мне досталась старая модель, одна из первых, сейчас таких уже не выпускают. У сестры моей однокурсницы, Джулии Ангъер, была такая ванна, стояла в гараже в Падаро, и она говорила, что сама побывала там. Она говорила, что можно погрузиться в себя, полностью отключиться, может быть, даже отделиться от тела, и я подумала, — а почему бы нет? — Фелиция взглянула на меня одновременно застенчиво и гордо, давая понять, что она из тех, кто готов всерьез рискнуть. — В ванну наливается триста галлонов соленой воды, подогретой до температуры человеческого тела, потом над тобой завинчивают крышку — и все исчезает, нет ничего, совершенно ничего. Как будто выходишь за пределы космоса. Или отправляешься в себя. Погружаешься внутрь.

— И ты была там, когда…

Фелиция кивнула. В ее глазах было что-то, чего я не мог разобрать: торжество, замешательство, страсть, искорки легкого сумасшествия. Я ободряюще улыбнулся.

— Думаю, я была там много дней, — сказала она. — Я как будто потерялась в том, кто я, где я, понимаешь? Я очнулась только, когда вода стала остывать, — Фелиция понурила голову. — Наверное, из-за того, что отключилось электричество, потому что некому уже было работать на электростанциях. Я открыла крышку, солнечный свет, проникавший в окна, показался мне взрывом атомной бомбы, а потом я позвала Джулию, а она… она уже никогда не ответит.

Голос Фелиции оборвался, она подняла на меня полные слез глаза. Я обнял ее обеими руками и прижал к себе.

— Послушай, — прошептал я, — все будет хорошо, уже все хорошо.

Это была ложь, пусть уместная, но ложь, и все же я повторял эти слова, обнимая ее и чувствуя, как она расслабляется у меня в руках.

Именно в этот момент, не раньше и не позже, в окне появилось лицо Сары — бледный овал, обрамленный поднятыми руками, держащими камень величиной со словарь Вебстера.

— А как насчет меня, сукин ты сын! — закричала она, и все повторилось снова: летящий камень, фонтан рассыпающихся осколков, а ведь на земле не осталось ни одного стекольщика.

Я мечтал убить ее. Просто удивительно — я знал лишь троих, переживших конец всего сущего, и один из них был лишним. Во мне проснулась жажда мести, как в Ветхом Завете. Я представлял себе, как врываюсь в хваленый замок Сары и сворачиваю ей цыплячью шею; вероятно, я бы так и поступил, если бы не Фелиция.

— Не доставляй ей удовольствия вывести нас из себя, — пробормотала она; ее пальчики у меня на затылке вдруг полностью овладели моим вниманием, и мы отправились в спальню, оставив за закрытой дверью бурю волнений и россыпь битого стекла.

Утром, когда я вошел в гостиную, ярость вновь охватила меня. Я кипел и проклинал все подряд; я настолько потерял голову, что вышвырнул камень обратно в окно и пинал ногами разбитое стекло, как будто оно было живым; я так взбесился, что был способен на преступление. Мы жили в новом мире, в новой эре, где не было места для Сариной злобы и ненависти. Господи, нас ведь всего трое — как же нам быть дальше?

В свое время Фелиция отремонтировала десятки окон. Маленькие братишки (ныне покойные) и жених (ныне покойный) без конца играли в мяч рядом с домом, и Фелиция уверяла меня, что разбитое окно — не то, из-за чего стоит расстраиваться. Однако при воспоминании о женихе глаза Фелиции подернулись дымкой, она кусала губы, и кто бы осудил ее? Итак, наведя справки по «Желтым страницам», мы отправились в ближайший стекольный магазин и как можно осторожнее проникли внутрь. Через час новое стекло было установлено, оконная замазка сохла на солнце. Вид работающей Фелиции настолько укрепил мой дух, что я предложил совершить небольшую прогулку по магазинам, чтобы отпраздновать это.

— Отпраздновать что? — на Фелиции была короткая, по грудь, рубашка и кепка болельщика «Anaheim Angels», на щеке белел след от замазки.

— Тебя, — ответил я. — Обыкновенное чудо.

Это было прекрасно. Мы оставили машину на пустынной улице в деловом центре Санта-Барбары, все прилавки были в нашем распоряжении: одежда, последние (навеки) книжные новинки, CD, новые проигрыватели, — мы ведь могли установить аппаратуру во вновь электрифицированном доме. Разумеется, в некоторые магазинчики уже кто-то наведывался до нас, но все вели себя аккуратно, неизменно прикрывая за собой дверь, будто опасались выдать свое присутствие. В одном дворе мы видели пасущегося оленя, а на улице — горного льва, несущегося куда-то по встречной полосе, вопреки правилам дорожного движения. Когда мы возвращались домой, я был в воодушевлении. У нас все получится, я был уверен.

Хорошее настроение скоро было испорчено. Первое, что бросилось в глаза, когда мы въехали на подъездную дорожку, была темная дыра на месте нового окна, за которой виднелась бесформенная груда обломков, — то, что осталось от гостиной. Сара вернулась. На этот раз она сделала все, что могла, разбив лампы и фарфоровые безделушки, вскрыв банки с тушенкой и мясом по-мексикански, рассыпав вокруг кофе, сахар и муку, а в довершение, насыпав песок в бак с горючим в генераторе. Самое отвратительное, что она нашла полдюжины трусиков Фелиции и прибила их к стене в гостиной; в промежности в них зияли рваные крестообразные дыры. Все было пропитано ненавистью и мерзостью, — человек, вот твои деяния! — и радость, не оставлявшая нас весь день, звери, которых мы видели, первозданное чувство невинности, воспоминания о чудесной прогулке, — все исчезло без следа. Сара все обратила в прах.