Евгений Алёхин - Птичья гавань

Ладно, я резко встал и постучался. Не дожидаясь ответа, зашел и сказал:

— Доброе утро.

— Ничего себе. Привет, — ответили мне.

Но это была не усталая чиновница средних лет, а совсем молодая девушка, которую я знал. Она удивленно смотрела на меня, может быть, узнала сразу, а может, и пыталась вспомнить, как мы познакомились.

— Привет, Оля, — сказал я. — Что ты тут делаешь?

Она была одной из моих надежд, мечт и проходящих влюбленностей. Удивительно было снова ее встретить, тем более здесь. Мы танцевали как-то ранним майским утром. После бессонной ночи в открытом гоп-кафе на бульваре Строителей. Играла музыка одного из проектов Сергея Жукова, какой-то полумедляк, слишком энергичный для парного танца и слишком медленный для одиночного. Тогда я не думал, какая это пошлятина, а аккуратно и крепко держал Олю за талию, пока она что-то говорила, и мое сердце таяло на рассвете, как очищенная картофелина, которую забыли сварить. Оля умела выражать свои мысли, в отличие от девушек, с которыми мне доводилось общаться прежде. Хрупкая и смешливая, на вид она была не старше меня, но оказалось, уже заканчивала юридический факультет. На ней было легкое платье, сандалии и кофточка.

— Работаю здесь.

Несколько секунд я подбирал нужный ответ.

— По-моему, это место тебе не очень подходит. Я ожидал столкнуться с какой-нибудь усатой тетенькой.

— А, я здесь ненадолго, — сказала она. — Надеюсь, что ненадолго.

Я был всего лишь одиннадцатиклассником-переростком. На мне была та же одежда, что и сейчас: джинсы с китайского рынка «Дружба», туфли из кожзама с блестящей пряжкой (сейчас один башмак уже расклеился и слегка приоткрыл пасть, из которой обломками крокодильих зубов торчали куски картона) и тонкий летний свитер с катышками. Стоит на секунду задуматься, во что ты одет, и кожа под ним начинает зудеть; дешевый полиэстер электризует волоски и пробирается под верхние слои, впивается в плоть, как обломки ногтей. Но в этом кафе я был к месту, такой же неудачник, как и любой из посетителей, зато у меня был выигрышный лотерейный билет, но его было ни на что не поменять, принцесса, но с ней мне было некуда пойти. Только неловко покачиваться между пластиковых столиков, заставленных пивными бутылками. Я случайно здесь оказался и выиграл приз, а двум моим не очень близким приятелям достались девушки на порядок хуже.

— Рад встретиться, — сказал я.

— И я рада.

Оля сразу выбрала меня, вот и все. Села со мной рядом и заговорила. Я решил ничего не выдумывать, отвечать прямо. Сколько мне лет, где учусь, не пытаться показаться интересней, чем я есть.

«Он младше меня на пять лет, — говорила она подругам, — а выглядит как мой старший брат». Все разошлись, а мы гуляли вдвоем по бульвару, утренние люди выходили в магазины и на остановки. Был выходной день, нам некуда было спешить. С вечера я сказал отцу, что ночую в гостях и вернусь не раньше полудня. Мы уселись на траве с сигаретами и бутылкой минеральной воды, солнце начинало греть. «Что будешь делать после школы?» — спросила Оля. Я сказал, что собираюсь поступать на журналистику.

И у меня есть идея одного эссе, которое нужно напечатать в какой-нибудь газете. «О чем это эссе?» Я сказал, что это эссе вряд ли я смогу предъявить на вступительном творческом экзамене, но можно попробовать его написать. Тема приблизительно такая: «Кинолента „Американский пирог“ как шаг в сторону от пацанских понятий». О том, что благодаря этому фильму для нас, детей, рожденных в середине восьмидесятых, стало возможным избавиться от табу, которые мы донашиваем за старшими товарищами. О важности этого фильма, ведь его популярность заставляет нас теперь более открыто говорить об онанизме (хотя бы в кругу самых близких друзей), даже разговаривать о кунилингусе и минете, даже примерять на себя такие вещи, что пару лет назад было бы автоматическим «зашкваром». Это опора для тех, кому чужда гоповская эстетика, для тех, кому не повезло вырасти крутым и в совершенстве овладеть языком улиц.

Оля поцеловала меня, чтобы заткнуть, или потому что ей понравилась моя речь. Я чувствовал себя отличником, которым никогда не был. «У моих друзей не было таких предрассудков», — сказала Оля. «Ты живешь в городе», — сказал я. «Через пятьсот метров начинается другой мир». И показал в сторону улицы Марковцева, там за гаражами город заканчивался, и глиняная дорога вдоль поля вела к моему поселку. Хотя все это ничего не значило, на самом деле никакой черты не было, просто сейчас нас спасал день, а ночью именно здесь, на бульваре Строителей, было легче всего получить по башке. Стать жертвой изнасилования или нападения с целью ограбления можно было и здесь, в пределах города.

— Мне нужно написать заявление. Отказаться от целевого направления, — сказал я.

— А почему ты отказываешься? — наши майские поцелуи никак не вязались с нынешним разговором.

Воспоминание о ней не могло быть настоящим. Что мне не светило, так это встречаться с ней, взрослой, все понимающей и умной девушкой. Я для нее был развлечением на одно утро, погуляла и забыла. Что бы я смог ей предложить? Я на всякий случай держался подальше от студенток юрфака. Они учились с мажорами, которые с восемнадцати лет ездят на собственных тачках, а некоторые цыпочки даже водят сами. Еще они ходят в клубы «Метро» или «Сказка», знают там охранников, пьют коктейли и отплясывают целую ночную дискотеку за счет парней, которым даже не дают. Если мне и суждено с кем-то связать судьбу, так это с ровесницей-абитуриенткой или одинокой задроткой с филфака, биофака, а может, с некрасивой студенткой мединститута. Они там не очень искушены в парнях.

Оля снимала квартиру со своими подругами, которые как раз и отсыпались после ночных посиделок. Я проводил ее до места и запомнил адрес. Надо было на что-то решиться, застолбить ее для себя, не знаю, ухватить за вагину, дать ей понять, что она теперь моя. Мы попрощались, а я даже номер телефона не записал.

— Потому что поступил сам, — сказал я. — Набрал проходной балл, так что направление не понадобится.

— А куда поступил?

— В универ, на филфак.

Она вроде бы что-то вспомнила.

— Точно. На журналистику?

Я развел руками:

— Нет. Пошел все-таки на отделение русского и литературы. Все говорят, что там образование лучше.

В действительности дело было не в образовании. Мне просто не хотелось идти в редакцию. Даже несмотря на то, что мой отец раньше работал в газете «Кузбасс» и легко мог все устроить, мне все же нужно было прийти туда и обсудить мои материалы с главным редактором, чтобы их напечатали. Внести какие-то правки, или просто редактор хотела со мной познакомиться, прежде чем публиковать. А я все собирался, да так и не пошел. И время творческого конкурса прошло. Объяснять это Оле сейчас было бы неуместно. Поезд ушел два месяца назад, зачем теперь делиться бесполезной информацией. Это все пустое для нее, всего лишь информация.