Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему

Маша Ким. Вот уж кто был кремень, а не тряпочка. Русская кореянка, она одна из всего класса была мельче Юльки. Пять лет Юля и Маша всюду ходили парой — две Дюймовочки. Они интересовались одним и тем же, менялись свитерами и джинсами, читали одни книги, в общем, были как две горошинки из стручка вплоть до последнего года в школе. А потом случилась та ссора… А потом Маша поступила на искусствоведение в Петербургский университет и уехала. Когда-то они вместе мечтали о Питере, готовились вместе; когда рассорились, Юля охладела к этой мечте, зато Маша с решимостью стенобитного тарана пошла на штурм — и поступила, и уехала навсегда в Северную столицу.

Славься, о Фейсбук! Благодаря тебе легко узнаешь новости из жизни бывших друзей и недругов, нет нужды в сплетнях. Года два назад Ким и Юля зафрендили друг друга — и с тех пор не написали друг другу ни строчки, то есть — делала вывод Юля — Ким зафрендила ее исключительно, чтоб потешить свой любопытный нос. (Ну и сама Юля — аналогично.) Судя по фейсбучным постам, Маша Ким жила на облаке, перелетая с седьмого неба на шестое и обратно. Обойдя ораву других выпускников-искусствоведов, она получила работу в арт-галерее — солидной, достойной арт-галерее, квартировавшей на Мойке рядом с дворцом Юсупова. Она жила с мужем (или другом? без разницы) в старом центре самого европейского города России, в пятикомнатной квартире с обоями ручной росписи, с видом на канал Грибоедова, на дивной красоты мост со златокрылыми сфинксами. Ее муж владел компанией, создававшей на заказ веб-сайты. Дело его было прибыльным, и они с Машей могли позволить себе очень многое, в том числе путешествовали по свету с той же легкостью, с какой другие люди ездят на дачу. Ким регулярно публиковала фотографии с подписями вроде: «А на Мальте уже цветет миндаль…» или «Предвкушаю!! Мы в Лондоне, сегодня вечером идем на концерт Бьорк!» Юля читала и кусала губу. Невозможно было отрешиться от мыслей, что если бы они не рассорились… или если б Юлька нашла в себе силы сделать это в одиночку… или если бы родители поддержали ее… в общем, если бы после школы она поступила в Петербургский университет, не домский, то после этой развилки судьба пошла бы совсем иначе. Вот оно, в глаза лезло несбывшееся: столичная карьера, прогулки по дворцовым набережным, набитые деньгами карманы, полеты не во сне, а наяву… звон колоколов Биг-Бена, влажный воздух Сан-Франциско, ароматы марсельского буайбеса — все это живьем и полной чашей.

Юля погладила Яську по тонким волосам. Он недовольно прогудел что-то, желая двигаться дальше.

— Как думаешь, если б я оказалась в Питере, могла бы я в той, параллельной жизни встретить Степу? — тихо спросила она Ясю. — И чтобы потом появился ты… Я многого хочу, да?

— Агггр! — взревел Ярослав и стал раскачивать коляску.

Юля поспешила скатиться с горбатого моста и пошла вдоль речки. Ивы свешивали зеленые струи листвы к воде, склоны заросли травой. Стоявшие вдоль речки Волховки здания в основном были построены до двадцатого века, эти особняки и усадьбы радовали глаз пастельными тонами, колоннами, гипсовыми атлантами и прочей архитектурной роскошью.

Узкая, вилявшая вдоль реки грунтовая дорожка была слишком длинным путем для тех, кто шел с целью, но приятным променадом для всех гулявших просто так: мам с колясками, отпущенных на волю детей и тех туристов, которым не хватило достопримечательностей Межи: Кремля, полудюжины церквей, ажурного речного вокзала и прочего. Не прошла Юля и пяти минут, как наткнулась на троих граждан заграничного вида и сопровождавшего их гида.

Двое седеющих мужчин, один в темно-розовом джемпере, другой в оливковом пиджаке и с шейным платком, повязанным в стиле Браммела, не могли быть приняты за россиян не столько из-за манеры одеваться, сколько потому, что непринужденно, без всякой опаски держались за руки. Дама рядом с ними, смотревшая на мир из-под роскошной и огромной, как колесо, белой шляпы, походила на графиню старинного европейского рода, переместившуюся на берег Волховки прямиком из казино Монте-Карло. Зато молодой мужчина с красной ряхой, будто только что вышедший из бани, был стопроцентно местным. Он указывал иностранцам на классицистскую усадьбу Мещерских и вещал на сносном английском:

— Особняк купца Старогодова был выстроен с купеческим размахом…

Туристы перегородили дорожку, и Юле пришлось остановиться.

— Позвольте пройти, — негромко сказала она, но иностранцы не поняли, а гид не услышал.

— Кроме колонн и медальонов с цветочками, в нем нет ничего интересного, поэтому поворачиваемся и смотрим на противоположный берег… — бодро продолжал гид.

Юля неожиданно для себя рассердилась.

— Во-первых, вы мешаете мне пройти! — воскликнула она на английском. — Во-вторых, эту усадьбу построил для себя князь Мещерский и с ней связана масса всего интересного!

Красномордый гид осекся, а иностранцы повернули головы к Юле, как по команде.

— А что именно? — спросили они.

— Да, что именно? — нагло поддакнул гид.

Пришлось рассказать. Бал, на котором побывал сам Александр Первый, причем, по легенде, он поскользнулся во время танца и расшиб нос; капельки августейшей крови, впитавшейся в паркет, прикрыли персидским ковром и показывали всем дальнейшим гостям. А последнее правое окно, видите, с кованой решеткой, — там поселили бывшего воеводу, героя войны двенадцатого года, когда он сошел с ума… бедняга. Посмотрите на фронтон, видите барельеф с танцующими музами? Справа от них позднейшее добавление — танцующая на задних лапах кошка. Последняя из мещерских престарелая княжна обожала кошек до безумия и держала в усадьбе то ли пятьдесят, то ли сто пятьдесят зверьков. Кошки плодились, дрались, сбегали и возвращались, стаями скакали по мраморной лестнице, раздирали когтями шелковый штоф на стенах и доводили слуг до исступления. Все это продолжалось, пока не случился пожар. Княжна задохнулась в дыму. Говорили, что хозяйку сгубила ее любимица-кошка: опрокинула ночью подсвечник…

Яся начал возмущаться: ему надоело, что коляска стоит на одном месте. Юля пошла дальше вдоль реки, но позвала с собой и туристов. Она рассказала про особняк купца Старогодова, разбогатевшего на торговле чаем, затем перешла к бывшей церкви Ильи-пророка Обыденского, воздвигнутой в честь избавления от засухи и ниспослания дождя, а в советское время превращенной в фабрику зонтов. Возле обезглавленного храма Юле нужно было поворачивать направо.

— Как вы рассказываете! Задержались бы! — сказал гид.

Краснолицего крепыша ничуть не смутило его фиаско, как ни странно, он был только рад Юлиному вмешательству.

— Хорошего понемножку, — сказала Юля.