Алиса Ганиева - Оскорбленные чувства

Возражали? Обыкновенно. Что я клевещу на советское государство. Что пакт о ненападении был победой нашей дипломатии, что это хоть на время отсрочило войну. Что Польшу и остальных мы, наоборот, спасали. Армия-освободитель. Что Сталин, при всех издержках в виде репрессий, был эффективный менеджер.

Они что, поклонники генералиссимуса? – встрепенулся Катушкин.

Да нет… – кисло ответил Сопахин. – Просто, говорят, нельзя ни в коем случае уравнивать Сталина с Гитлером. Иначе получается реабилитация нацизма. Это преступление. А я выходит что уравнял.

Сопахин поднес стакан с киселем к тонким губам и принялся осторожно заглатывать его желейную густоту. Обнажилось рифленое донышко.

И что теперь делать будете? – спросил Катушкин.

Да ничего. Деньги искать. Мне тут к тому же дверь испоганили. Написали краской «фашист». Видно, соседи.

Почему же фашист?

Ну как почему? По статье моей так и выходит.

Сопахин устал отвечать. Он беспокойно рвал катышки с рукава свитера, взор его бегал по сторонам. Он смотрел на старуху, которая жевала деснами сдобную булочку. Под седым волосьем ее просвечивал череп, на лбу и висках коричневели заплаты пигмента. Старуха только что купила себе эту булочку на собранные в кулек монеты и попросила у поварих стакан кипятка. В кипятке распускался ржавчиной взятый с чужого подноса спитой чайный пакетик. Старуха была попрошайка, ей не хватало пенсии. Во взгляде ее читались отрешенность, голод, раздражение, умиление, восторг, обида, униженность, бранчливость, смирение. Половина булки будет съедена, другая достанется голубям. Голубь – святой дух, божья птица.

Вы меня поймите, – попросил Катушкин, нагибаясь к Сопахину, – я ж разобраться хочу. Вот умирает министр Лямзин. От страха перед анонимным доносчиком, так?

Допустим, – неуверенно отозвался Сопахин. Он нащупал пальцем правой ноги, как прохудился его ботинок. Между подноском и подошвой проклевывалась маленькая дырка. Ботинок просил каши.

Так вот, – крякнул Катушкин, – министра шантажировали. Но чем? Связью с профурсеткой Мариной Семеновой? Но об этом знали и так, закрывали глаза. А может, аноним грозился поведать, как Лямзин с помощью любовницы выкачивал из народных средств кое-какие капиталы?

Дарил ей тендеры, подряды? Да, что-то слышал. У вас же и читал, в «Сирене», – согласился Сопахин.

Значит, министра хватил кондратий, и следствие наверняка прошерстило все его данные и тайнички. Вызнали и про Семенову, так?

Наверное, так.

Но Семенова как была королевишной, так и осталась. Стройфирма при ней. Счета и недвижимость тоже. Зато всплывает компромат на лямзинскую заместительшу. Набожная женщина, дружит с монастырями – и вдруг…

Бэдээсэм, – коротко вставил Сопахин.

Именно, фото с кнутом. Заместительша, которой светило место почившего начальника, в результате сгорает от стыда и рвет когти. Растворяется в воздухе.

Лечит нервы, – заметил Сопахин.

Идем дальше. Следом камень падает в ваш огород. А именно в Эллу Сергеевну. Сажать ее было за что, одних только фокусов и афер на посту директора школы набралось бы на отсидку. К тому же заграничная недвижимость мужа под именем липовых юридических лиц. Но об этом никто даже не заикался. Допросили по 354-й. Заодно в переплет попадаете вы.

Вы думаете, это связано? – с сомнением протянул Сопахин.

Ну а как еще? Так вот. Лямзину увольняют. Она еще вдобавок нападает на содержанку мужа, Марину Семенову. И обвиняет ее в доносах. На видео с дракой это слышно.

Да, – кивнул Сопахин. – Кто-то накатал на нее, что она якобы грозилась убить эту любовницу.

Кто-то накатал… Кто-то, выходит, то и дело катает, улавливаете?

Сопахин посмотрел на Катушкина. Тот был потен и оживотворен. Очки его катились по хребту взмокшего носа, как дети с горы на санках. В подмышках пиджака темнели пятна. Плечи нетерпеливо ерзали.

И кто же этот неведомый заговорщик?

Услышав эти слова, Катушкин даже подпрыгнул на месте и затарабанил кулачками по столу.

Вот! Вот! Правильный вопрос – кто? А может, их несколько? Доносы сейчас по всему городу, прямо лихорадка! Водоворот! За последний месяц в министерство юстиции поступило пятнадцать кляуз на иностранных агентов. Пятнадцать!

На конторы?

Да, ассоциация экологов – раз, центр трудовой солидарности – два, музей каторги – три, независимое общество правовой помощи – четыре, ну и так дальше, все я не упомню. Они, дескать, не отчитались в минюст, что получают деньги из заграницы. Ну, кто-то не отчитался, кто-то забыл поставить себе клеймо на сайте.

Нарушили закон, – уныло констатировал Сопахин.

Это-то да, логику я понимаю. Пускай народ знает, что эти шарашки не о добром и вечном заботятся, а просто отрабатывают свои евродоллары! – зашелся мелким смешком Катушкин. – Но ведь мало того, они ж и на меня собак спустили.

А на вас за что? Вы тоже иноагент? – хмуро спросил Сопахин.

Вот да, пытаются мне впендюрить, что я СМИ-иноагент. На спортивный праздник в аккредитации отказали… Но это же, это же…

Катушкин вдруг зашелся припадочным смехом, искривился спущенным резиновым мячиком, закудахтал, задергал коленями, привлекая внимание едоков. Многие отвлеклись от своих тарелок и стали с опаской оглядываться на подозрительно веселого посетителя. Проплывавшая мимо бородавчатая женщина, неохватная, как водонапорная башня, бухнула в него замечанием:

Мужчина, ведите себя прилично!

Катушкин тут же приложил палец к губам, как бы показывая, что согласен и готов немедленно заткнуться. Трясучка его наконец унялась, только из левого глаза, из-под стеклянной линзы очков, бежала выдавленная смехом слезинка. Тогда Катушкин достал из кармана невероятных размеров не очень свежий клетчатый носовой платок и, смахнув очки, промокнул им свое лицо. Оно все еще пылало, как после солнечного ожога. Сопахин спросил:

Так разве вы получаете деньги из-за бугра?

В том-то и дело, – ответил Катушкин голосом, все еще искаженным после пережитого смеха, – я работаю один, помогает еще пара ребят, маленький независимый сайтик. Собираем деньги краудфандингом, в открытый кошелек.

И что же?

Ну обнаружилось, что среди жертвователей имеются иностранцы. Какая-то добрая женщина из Одессы. Вот они и взбаламутились. Роют землю! А чего рыть, если там одна какая-то тысчонка! Цифра малюсенькая.

Катушкин сомкнул большой и указательный пальцы, сощурил глазки, показывая, какого размера сумма. Кисть его стала похожа на попугаичий профиль, удивленно зиял овал глаза, трепетал хохолок.

Да что я? Я не о себе, – продолжал Катушкин, – мне просто интересно, отчего вдруг такая прыть разыгралась. Центр «Э» встряхнулся…

Ну они всегда, – пробурчал Сопахин, – к ученикам моим приходили увещевать. Чтобы те не лазили по вредительским сайтам, на которых ругают чиновников.