Алиса Ганиева - Оскорбленные чувства

Говорю как есть. Уродливая колдунья! Разве что молодая! И надо же было быть такой расчетливой и коварной, чтобы все тело ему исцелить, а один струп специально оставить. Чтобы язвы вернулись.

Поймите же, – тормознул посреди тротуара Сопахин, – она это сделала, чтобы научить его честности. А то ишь, хитренький, сам вылечился, а обещание не выполнил.

Имел полное право после ее шантажа, – повлек его за локоток Катушкин. – Она же как вопрос ставила: или женись на мне, или сгнивай заживо. Загнали парня в ловушку. Да он и потом рад был от нее избавиться. Помните, когда брат его умер и Петр стал князем? Там бояре взбунтовались, что у них княгиня – простолюдинка.

Да, и предложили ему отправить ее с любым богатством из города, а самому жениться на ком-нибудь благородном.

Вот-вот. А он на это им ни «да», ни «нет». Вроде как мечтал сплавить женушку, но мало ли, что она ему за это сделает. Может, заколдует в кого-нибудь. Ужасная история, ужасная. И это наш пример идеальной семьи!

Они встали у перекрестка. Путь их раздваивался.

Все, мне налево, – сказал Сопахин.

Рад, очень рад, будем на связи.

Учитель и журналист распрощались, пожали друг другу руки и тронулись в противные стороны. Через пару шагов Катушкин свернул во дворы, чтобы срезать дорогу к скверу. Дворы цвели своей внутренней жизнью. У забора палисадника валялся чутко дремлющий алкоголик. Женщина в окне развешивала белье. Дети ковырялись в грязи у остова сломанной карусельки.

Катушкин миновал гараж, откуда доносился звук механического голоса, – кто-то чинил автомобиль, слушая телевизор. Ноги его старательно огибали кайму обитавшей здесь вечность лужи. Лужа пузырилась. На дне ее таились всеми отвергнутые предметы: порванная галоша, пара почерневших монеток в пятьдесят копеек, бутылочные горлышки, ручки от пластиковых пакетов, почти разложившаяся бечевка. Через лужу была перекинута пружинистая доска. Дальше юлила тропинка, выводившая на соседнюю улицу.

Успев перейти препятствие, он услышал, как шуршат и хныкают за спиною чьи-то решительные шаги. Резкий удар под колено снес его с ног. Чей-то крепкий башмак наступил ему на ухо. Второй налетчик оглушил его сапогом. Голова Катушкина впечаталась в мокрую землю. Хрустнули очки.

Кто? Что? Спасите! – заорал несчастный, но новый град тумаков осек его, свинтил барахтающимся клубком.

В попытке увернуться от пинков тело его стало закручиваться морскими узлами, складываться в самые эксцентричные позы. Колени норовили коснуться лба. Локти вжимались в пупок. Избиваемый сопротивлялся. Он копошился в подсохшей слякоти, как опрокинутый навзничь жук. Его ругательства превращались в стон. Прикушенный язык взрывался болью, избитые бока полыхали. С изжеванных губ бежали розовые пузыри.

Если будешь, падла, кропать про главного прокурора, то быстро исчезнешь. Ясно тебе? Усек? – частил один.

Уроем тебя, понятно? Пискун вонючий! – вторил другой. Во рту его корчилась матерщина.

Мимо проходил кто-то – Катушкин догадался по шороху кустов, по сдавленному восклицанию.

Помогите! – прохрипел он, но невидимый прохожий испуганно метнулся прочь. Бугаям-лиходеям было все равно. Они трахали Катушкина по ребрам, выколачивали признание:

Будешь строчить или нет? Будешь или нет?

Не буду, – шипел Катушкин. Онемевший его язык нащупал во рту осколок. «Не зуб ли это? – беспорядочно думалось ему. – Хватит ли денег на стоматолога?» Злодеи продолжали месить его ногами. Действительность превращалась в немую колышущуюся картинку. Картинку разрывали помехи вещания. Катушкин отключался.

Запишешь опровержение! Понял, ссыкун? Извинение на видео запишешь! И никаких! Больше! Статей! – повторяли мордовороты.

Донесся женский крик – их заметили, заголосили. В спину Катушкина шибануло в последний раз, в полузакрытых зрачках его угасало сознание. Амбалы ретировались, оставляя растоптанного репортера свиваться кольцом от боли.

Они выбрались на людную улицу и поспешили к скверу – туда, где роился народ. Там, на месте, через головы горожан разглядели они прикрытый простыней монумент. У постамента стрекотали камеры. Мэр говорил речь. Звучали слова «верность» и «целомудрие». Женщины в первых рядах возносили на всеобщее обозрение гукающих младенцев. Подле мэра стоял епископ. На левом бедре епископа блистала палица.

А когда громилы уняли сбившееся дыхание, перед ними свершился торжественный акт. Простыня спала, обнажая фигуры Петра и Февронии. Под пятою Петра издыхал летающий змий. Собравшиеся били в ладоши.

Леночка и две ее подружки вышли из кинозала, в руках у них в картонных цилиндрах грохотали остатки попкорна. Персонал услужливо распахнул мусорные мешки, и цилиндры полетели туда погремушками.

Жуть какая. Я там чуть не описалась! – тараторила подружка-коротышка. На крыльях носа ее проступали шпатлеванные тональным кремом веснушки. Громко цокали тонкие каблуки.

Да ладно, мне вообще не страшно было, лучше бы мы на комедию пошли, – не согласилась вторая, черноволосая, сдувая набок неудачно отросшую челку. – Поржали бы хоть.

Да нет, там было несколько эпизодов… – сказала Леночка. – К примеру, когда мальчик превратился в зомби и напал на маму. Заметили, как парни на заднем ряду зассали на этом моменте?

Когда они в спинки стали толкаться? – фыркнула черноволосая. – Они просто познакомиться с нами хотели.

Хотели бы – познакомились бы, – обиженно заметила коротышка.

В торговом центре все еще было людно. В витринах магазинов, как в аквариумах, плавали продавцы и безысходно таращились на посетителей манекены. Некоторые их них стояли на обозрении без голов. Жизнь обрекла их на вечную показуху. Они изображали фасонистость. Они убеждали людей немедленно наряжаться. Они мухлевали.

Ох как я мечтаю об этом стайлере для волос, – вздохнула Леночка, неожиданно застывая.

А что не купишь? – хмыкнула черноволосая.

У меня уже есть один, жалко его выкидывать…

Они подошли к перилам, под которыми разверзалась гармоника эскалатора и видно было чуточку, что происходит на нижних этажах. Этажи эти казались точными копиями их этажа. Будто размножилось зеркальное отражение.

Знаете страшилку про торговый центр? – неожиданно спросила коротышка.

Какую? Тоже про зомби? – с иронией уточнила черноволосая.

Не совсем. Это мне знакомый рассказывал. Реальная история. Захотелось ему как-то ночью пива, а пиво в холодильнике кончилось. Тогда он вспомнил про круглосуточный супермаркет в торговом центре.

В этом?

Да, в этом самом. Ну который в подвальном этаже. В общем, приходит сюда. Но чувствует, что все как будто бы немножко другое. Охранник на входе какой-то странный, и кассиры тоже. Пошел он по рядам, а пива нигде нет. Зашел в один ряд, в другой. Пригляделся, а на полках вообще черт-те что. Пустые упаковки. А товаров нету. Ну он заметался, стал консультантов искать или выход. Бесполезно!