Иона Грей - Письма к утраченной

Стелла вздохнула во сне, шевельнулась. Близился восход солнца, свет был тускло-жемчужный, холодный, ее лицо проступало из темноты, как на снимке в процессе проявки. У Дэна сжалось сердце. Конечно, он часто просыпался среди ночи и оставшиеся часы думал о Стелле. Уже несколько месяцев Стелла, сама о том не ведая, спасала Дэна от помешательства, ее образ вытеснял картины горящих самолетов и разорванных снарядами тел. Когда демоны начинали неистовствовать, Дэн проговаривал про себя письма Стеллы – и будто слышал ее голос и видел ее улыбку. Стелла гнала от него страх смерти.

Теперь Дэн боялся умереть больше, чем когда бы то ни было. И тоже из-за Стеллы.

Вот она лежит на смятой гостиничной постели, обнаженная, едва прикрытая простыней, волосы разметались по подушке. Глядя на нее, Дэн остро, горько сожалел, что нашел-таки злополучные часики.

– Не могу представить, что на нашей кровати будут спать другие. Что кто-то другой будет заниматься здесь любовью, в то время как нас разлучит война.

Простыни были расправлены, подушки взбиты, голубое атласное покрывало поднято с пола и аккуратно расстелено. Комната вновь выглядела прилично. И безлико. В течение трех дней она была для Дэна и Стеллы целым миром, в этих декорациях разворачивалась их драма.

Дэн приберег гостинцы – хотел подсластить прощание. Теперь он достал из вещмешка две пары нейлоновых чулок, две шоколадки и две банки консервированных ананасов.

– Это для тебя и для Нэнси. Надо же вознаградить ее за помощь.

Стелла едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Нет у нее права портить последние минуты. Она вымучила улыбку.

– Боюсь, как бы после таких подарков Нэнси не зачастила к своей мамочке. А мы, Дэн? Мы ведь скоро увидимся, правда?

– Надеюсь.

Стелла только кивнула, угадав за этим словом бездну неопределенности.

– Я хочу, чтобы ты знал: если судьбой нам были отпущены только эти три дня, если больше у нас ничего не будет – я все равно счастлива. Мне хватит счастья на всю оставшуюся жизнь.

Он поцеловал ее крепко, отчаянно, будто стараясь навсегда оставить отпечаток губ на ее губах. Когда они наконец разорвали объятие, щеки Стеллы были мокры от слез.

– У нас будет еще много-много дней и ночей, – проговорил Дэн, осторожно вытирая ее слезинки. – И переписку никто не отменял. Пиши мне. Что бы ни случилось, каковы бы ни были обстоятельства – пиши мне, ладно?

23 июля 1943 г.

Родная моя!

Час назад я вернулся на базу. Шесть вечера, я предоставлен самому себе. Ребята либо в баре торчат, либо моются перед вылазкой в деревенский паб. Мне чудится запах твоей кожи. Не хочу ни с кем общаться, никуда не пойду. Я рад одиночеству еще и потому, что не рискую быть принятым за чокнутого.

По словам Джонсона, во время моей увольнительной ничего существенного не случилось. Над всей Европой висели тучи, полетов почти не было. Это плохо. Я надеялся, что наши успели прищучить фрицев без моей помощи.

Береги себя, любимая, – ради меня.

26 июля 1943 г.

Дорогая моя Стелла!

Пару дней назад выглянуло солнце, по прогнозам, устанавливается ясная погода. Мы возобновляем вылеты. Похоже, начальство намерено наверстать упущенное время – значит, все идет по плану. А еще это значит, что очень скоро все мои двадцать пять миссий будут выполнены. Следующая назначена на завтра. Я согласен вылетать каждый день и каждую ночь, лишь бы поскорее развязаться.

Когда летишь на задание, когда бомбишь цель, времени на размышления нет. Зато когда миссия выполнена и я возвращаюсь на базу, мне всегда кажется, что я лечу прямо к моей дорогой Стелле.

Береги себя, любимая. Ты мне нужна.

Дорогая моя девочка!

Получил твое письмо, как только вернулся с задания, распечатал, не дожидаясь разбора полетов.

Что ж тут удивляться – Чарлзу тоже полагается отпуск. Четырнадцать дней кажутся тебе вечностью, но, поверь, это пустяк. Сама не заметишь, как пролетят дни. А к тому времени как он уедет, я, глядишь, выполню двадцать пятую миссию. Совсем чуть-чуть осталось. Сейчас, конечно, не стоит говорить ему про нас, это было бы неправильно. Надеюсь, нам повезет, он отпустит тебя без проблем. Ну а вдруг заартачится? Я ведь далеко, я ничего не смогу предпринять. Потерпи всего две недели, родная моя, красавица моя.

Проводи его с улыбкой, а когда он снова приедет, у нас уже будет готов план.

Война идет к концу. Задания серьезные, и с высоты в двадцать тысяч футов наши действия кажутся эффективными. После событий в Северной Африке можно с уверенностью говорить, что военная удача повернулась к нам лицом.

Я понимаю, тебе будет неудобно писать письма, пока Чарлз дома. Не беспокойся насчет этого. Со стороны Нэнси очень мило было предложить свои услуги. Адрес ее у меня сохранился. Буду писать, как только выдастся минутка. Знаю, что ты всегда помнишь обо мне.

У Джонсона, который из Огайо, родился сын. Возвращаемся сегодня с задания, а внизу на базе на диспетчерской вышке голубой флажок полощется. Значит, мальчик. Мать и младенец чувствуют себя хорошо. Джонсон сияет, по-моему, я никогда таких счастливых людей не видел. Вот тебе и еще одна причина скрывать пока правду о нас. Очень скоро мы будем вместе.

Люблю тебя. Считаю дни до нашей встречи. Береги себя ради меня.

28 июля 1943 г.

Любимая!

Извини, это письмо будет коротким. Уже поздний вечер, завтра мне вставать ни свет ни заря. Ощущение такое, что с задания вернулся пять минут назад. Оно было самое долгое и самое трудное. Цель нам поставили [вымарано цензурой]. Когда мы добрались, я увидел, что Королевские ВВС нас опередили. Город был объят огнем. Жар ощущался даже на высоте десять тысяч футов. [Вымарано цензурой]. Со всех сторон катапультировались команды. [Вымарано цензурой]. Мне крупно повезло, что я вообще вернулся на базу.

Постоянно думаю о тебе, хоть мысли и не дают привычного успокоения. Ведь я знаю, что сейчас ты вынуждена терпеть присутствие Чарлза. Мне остается только надеяться, что он не обижает тебя. Глупец, где ему понимать свое счастье.

Любимая, береги себя ради меня.

В висках пульсировала боль, а трясло так, что Джесс не могла попасть сложенным листком в узкую щель конверта. Пока она читала, подкрался озноб – ледяной, бесформенный, как морской туман, накрыл с головой, стер все до единого ориентиры.

Чернильные пятна, оставленные военным цензором, плясали перед глазами. Все еще держа письмо, Джесс легла на спину и смежила веки.

Дэн и Стелла почти зримо присутствовали в комнате. Ни ему, ни ей не дано было знать наверняка, что Дэн завершит свои двадцать пять вылетов. Это знала только Джесс. Она знала: Дэн доживет до глубокой старости, до девяноста лет, его годы будут течь в доме на океанском берегу, в штате Мэн. Но без Стеллы. Что же случилось, почему они не остались вместе?