Иона Грей - Письма к утраченной

Раздался стук в заднюю дверь. Не найдя в себе сил, чтобы пойти и открыть, Стелла крикнула:

– Войдите!

Появилась Ада в старом твидовом пальто поверх кухонного фартука, с шарфом на голове, поспешно прошла к столу, неся плетеную корзину и пряный, свежий осенний аромат.

– Доброе утро, милочка Стелла. Принимайте свежатинку.

И Ада вытащила из корзины нечто мягкое, завернутое в сырую газету, и плюхнула сверток прямо на стол. Побледневшая Стелла едва сумела прошептать:

– Что это?

Ада рассмеялась, отогнула бурые уголки газеты, явила рыхлый шмат блестящей алой плоти и клубок серых пухлых змей.

– Ливер, милочка, да еще подчеревок, да рубец. Ну и бекона кусок, разумеется…

Значит, Броутоны свою Зефирку забили.

В ноздри ударил металлический запах крови. Стелла прижала ладонь ко рту, к носу, отшатнулась от стола и едва успела в туалет, где ее жестоко вырвало.

– Вам лучше, деточка?

Ада с сочувствием и пониманием следила за тем, как Стелла пьет чай. Бренные останки Зефирки были вновь завернуты и убраны с глаз долой, но Стелла продолжала ощущать вонь мертвой плоти. С каких это пор у нее такой чувствительный нос?

– Да, спасибо, немного лучше.

Она сделала еще глоток. Вообще-то Стелла предпочла бы простую воду, но отказываться от приготовленного Адой чая показалось невежливо. И нельзя же было сознаться, что ее продолжает тошнить, и черной неблагодарностью выглядел бы намек, что лучше Аде уйти, оставить Стеллу одну. Ада сняла пальто, повесила на крючок – явно решила оставаться в приходском доме до тех пор, пока не убедится, что миссис Торн вне опасности. Словно пришпиленная взглядом Ады, Стелла вымучила улыбку.

– Осеннее обострение. Сразу как-то похолодало, дни стали короткие, вот я и расклеилась.

– И давно вы… расклеились?

– С неделю назад. Правда, раньше меня не тошнило. Наверное, это последствия зимней простуды. Я думала, что справилась с болезнью, оказывается, нет. Да еще работы столько в огороде…

Ада только усмехнулась.

– Ах вы, милая! Конечно, откуда у вас опыту взяться? Ну что, нашего полку прибыло?

Какого еще полку, недоумевала Стелла. Если Ада имеет в виду тех, кто снабжал Зефирку очистками, то на целый полк количество этих людей явно не тянет.

– Я хочу сказать, – в голосе Ады зазвучала нежность, – уж не беременны ли вы, миссис Торн?

Стелла опешила. Мысли закружились, как осенние листья на ветру. Беременна? Но ведь Дэн был так осторожен, так боялся сделать ей ребенка. Значит, вмешалась сама судьба – та самая судьба, что свела Стеллу с Дэном в разрушенной церкви. Как говорил Дэн? «Может, это часть некоего грандиозного плана, о котором известно только в горних сферах»?

– Беременна?

Внутри, в самом тайном уголке, затеплилась радость – робкая, подобная первым рассветным бликам на ночном горизонте. Теперь, когда ребенок уже существует, Дэн будет счастлив. Он будет счастлив стать отцом. Стелла почти слышала его блаженный смех под крышей домика на Гринфилдс-лейн.

Ада тоже заулыбалась.

– Что ж вы так удивляетесь, милочка? Вы ведь замужем. Исходя из своего опыта, осмелюсь предположить, что случилось это месяца два – два с половиной назад. То есть когда преподобный Торн приезжал на побывку.

Господи…

Чарлз.

Скула на каминном бортике, пепел на зубах. Липкая жижа между ног. Непотребство .

Робкая розовая радость погасла, рассвет не наступил.

Больничная администрация звонком оповестила: время посещений истекло. Резкий звук вернул Уилла в реальность. Подняв глаза, он с удивлением обнаружил, что за окнами совершенно темно. Зачитался. Голые оконные проемы с чернильным отливом – словно печати на тайном послании, защита от непосвященных.

Уилл потянулся, взъерошил волосы, взглянул на письмо, стиснутое в руке. Навыки быстрого чтения, которые он освоил еще в школе, а усовершенствовал в университете, позволили нагнать Джесс. Теперь Уилл понимал, почему она так прониклась судьбой Дэна Росински и Стеллы Торн. Он и сам проникся, даром что читал только письма Дэна, история влюбленных совершенно захватила его.

Уилл спрятал письмо в конверт. Вокруг поднимались другие посетители, тащили стулья обратно в коридор, шуршали пластиковыми пакетами.

Только Джесс оставалась неподвижной. Лежала в позе эмбриона, спиной к Уиллу. Может, спала? В щелях между завязками больничной рубахи виднелись дробные бледно-перламутровые позвонки. Уилл отвел взгляд. Что ему делать – уйти потихоньку, не тревожить Джесс? И вдруг она повернулась к нему. Глаза были полны слез, сияли, словно темные гладкие камешки в чистом ручье. Джесс села на кровати, протянула Уиллу письмо:

– Вот, прочти.

Он повиновался.

Дорогая Стелла!

Надеюсь, что ты никогда не получишь это письмо. Я намерен оставить его на базе. Если я не вернусь с задания, письмо будет отправлено…

– Наверное, его самолет подбили, – тихо сказала Джесс. – А Стелла решила, что он погиб. Смирилась с утратой.

Высокие подоконники церкви Святого Криспина были украшены плющом и ветками туи, полученными в результате обрезки живых изгородей, что отделяли Чёрч-Энд от поля. Также имелось несколько побегов остролиста. В свете свечей остролист казался глянцевым, красные ягоды кораллами выделялись на темной зелени.

– Какое же Рождество без свечей? – произнесла Ада, поглядывая в окно.

Только четыре часа, а от дневного света уже остались одни воспоминания. Если бы старый Стоукс вовремя не подсуетился, не миновать бы им штрафа за нарушение режима затемнения. А так вот он, главный паникер, Джим Поттер – сменил униформу активиста противовоздушной обороны на лучший свой цивильный костюм и сидит рядом с супругой, на почетном месте.

Наконец преподобный Стоукс объявил название последнего на сегодня гимна, и все поднялись, затянули «Приидите, верные». Гимн был из числа любимых Ады, но даже она не могла представить себе повальное умиление народов, уже не первый год активно уничтожающих друг друга. В окончание войны Ада не верила, а праздник Рождества не только не прибавлял надежды, но и отбирал последние ее крохи. Кругом одни страдания и муки. Кругом смерть. Ада наскоро вознесла хвалу Господу за то, что ее Гарри сейчас дома, крепко спит после тридцатишестичасового пути. Не много найдется столь счастливых матерей. Преподобный Стоукс зачитал имена тех прихожан, которые нынче не радуются празднику в церкви Святого Криспина. Понятно, что присутствующим этот перечень оптимизма не добавил.

Взгляд Ады обратился к одинокой фигурке на передней скамье. Бедная девочка. Со спины вообще не видно, что она беременна: тоненькая, в чем только душа держится. Вместо того чтобы набрать вес, еще похудела. Нездоровая, неправильная это худоба. А живот! Кажется, он сам по себе, а Стелла Торн – сама по себе. Будто приклеили бесформенный ком к слабенькой тростиночке. В первые месяцы Стеллу ужасно тошнило, но так почти всегда и бывает. А вот сейчас она должна бы уже пополнеть, расцвести, как и полагается будущей матери. С другой стороны, до цветенья ли тут, когда зима такая темная и унылая, а война такая бесконечная? Нет, Стелла Торн не расцвела. Наоборот. Волосы потускнели, глаза потухли. Летом она совсем иначе выглядела. Скорее, она не новую жизнь подарить готовится, а о покойнике скорбит.