Валерий Бочков - Шесть тонн ванильного мороженого

Синева за окном разливалась и ширилась, канадские горы весело сияли девственным снегом, мне стало радостно, точно добрый ангел наделил меня тайной силой, неким скромным, но чудесным талантом. Подмигнув соседке-лыжнице – она удивленно оторвалась от своего скучного салата, – я быстрым жестом украл из корзины несколько картофелин, обмакнул их в кетчуп и сунул в рот. Холли с ненавистью взглянула на меня, поджала губы и снова уткнулась в экран своего телефона.

Такой же взгляд мне предстояло выдержать через два часа – удивительное сходство матери и дочери, поначалу казавшееся забавным, теперь раздражало и отдавало какой-то генетической патологией. Я не про идентично русые волосы, не про вздорную нижнюю губу и не про зеленоватую тень в глазах – внешняя похожесть тут вполне логична. Поражало сходство жестов и ужимок: вопросительно вздернутая бровь или равнодушное пожимание одним плечом, или вот этот ледяной взгляд снизу-сбоку, такой птичий, такой злой – вот от этого у меня порой мурашки пробегали по спине.

Включилась трансляция, женский голос что-то пробубнил, я посмотрел на часы – наверное, объявили нашу посадку. Я допил пиво, поймал на себе растерянный взгляд лыжницы.

– Вы слышали? – Она указывала пальцем вверх, как Иоанн Предтеча на картине Леонардо. – Они что, серьезно?

– Что? – Я вытер губы, скомкал салфетку и сунул в стакан. – Я прослушал. Что там?

– Отменяются все рейсы, – беспомощно сказала лыжница. – Все рейсы. До среды.

Очевидно, я был слегка пьян, серьезность информации дошла до меня не сразу.

– У нас посадка… – я щелкнул ногтем по стеклу часов. – Вылет через полчаса, Нью-Йорк, Ла Гвардия, «Дельта», рейс номер…

Я не закончил, пассажиры в зале ожидания как по команде встали и куда-то заспешили. Лыжница, бросив на стол двадцатку, подхватила рюкзак и тоже куда-то ринулась.

– Холли, – сказал я. – Сиди тут! Я сейчас вернусь.

– Что? – Она оторвалась от экрана телефона. – Ты куда?

– Сиди тут! Не вздумай…

– Я с тобой!

Я достал бумажник, вытащил несколько купюр, кинув на стол, придавил сверху пустым стаканом.

У расписания полетов молча топталась небольшая толпа с сумками и чемоданами, на табло всех вылетов и прилетов в графе «статус рейса» светилось одно и то же слово – «отмена».

– Как же так? У меня концерт в семь… – растерянно обратился ко мне статный пожилой джентльмен с черным футляром, похожим на детский гроб.

Тут явно делать было нечего. Пошли дальше. У стенда «Дельты» нервно переминалась очередь человек в пять. Мы пристроились за толстой теткой в рыжей шубе и с лупоглазой болонкой на руках.

– Что происходит? Мы не летим, что ли? – спросила Холли, рассеянно глазея по сторонам. – Ой, не могу, какая дурацкая собака!

Я протянул наши билеты мрачному мужику в темно-серой униформе со стальными крылышками в петлицах.

– У меня ребенок, – вкрадчиво сказал я. – На самый первый рейс. Пожалуйста.

Мужик молча взял билеты, не взглянул ни на меня, ни на ребенка. Начал зло колотить по клавишам компьютера.

– Среда. Вылет – два ноль пять, – сказал хмуро, точно бессердечный врач, объявляющий результат анализа. – Берете?

– Сегодня понедельник, – зачем-то сказал я.

– Берете? – со скрытой угрозой повторил мужик.

Игривый пивной хмель, бродивший в моей голове, постепенно улетучивался, оставляя тупую боль в области затылка и осознание небольшой катастрофы на ближайшие сорок восемь часов: я застрял в захолустном вермонтском аэропорте где-то у канадской границы, застрял с капризной девчонкой, уже успевшей довести меня до белого каления за три с небольшим часа. Оказаться в этой дыре одному было бы достаточно мерзко, а уж с Холли…

– Мне нужно в дамскую комнату! – объявила она.

– Дамскую комнату… – проворчал я. – Туалет это называется.

– «Туалет» говорят бруклинские задрыги, а я живу на Парк-Авеню. Мама сказала…

– Мама! – перебил я. – Кстати, позвони ей, скажи, что…

– Сам позвони!

– У меня батарея на нуле.

Она поджала губы (один в один как мамаша).

– Я ей текст отправлю, – сказала холодно.

– Отправь текст.

– Но сначала проводи меня в дамскую комнату.

– Иди, я не убегу.

– А вдруг по дороге на меня нападет маньяк?

– Об этом можно только мечтать, – буркнул я. – Пошли.

Аэропорт почти опустел. Лампы в потолке горели вполнакала, багажную карусель уже отключили, моя сумка и розовый чемодан Холли одиноко валялись на полу. Усатый ассистент, похожий на отставного циркового борца, сидел рядом на стуле, уныло разглядывая меня.

– Сэр, вы последний, – с укоризной сказал циркач. – Аэропорт закрывается.

– Как закрывается?

– Вот так. – Циркач скрестил толстые руки. – До среды. Октавия!

– Какая, к черту, Октавия? Что это?

– Ураган. – Он подозрительно прищурил глаз. – Вы что, не в курсе? Арктический ураган, скорость ветра до ста миль, пять футов осадков в виде снега и града. Бостон уже накрыло. Там вообще все движение отменили.

– Дорожное движение? Движение машин? Что за чушь…

– Чушь не чушь, дороги в Бостоне перекрыты.

Подошла Холли, ловко поддев носком чемодан, поставила его на попа. Вытянула ручку.

– Куда мы теперь? – спросила невинно.

Это был очень хороший и очень своевременный вопрос. Я поднял свою сумку, закинул за плечо. Повернулся к циркачу.

– А гостиница? Тут же есть гостиница?

– Мотель. Но там все забито. Под завязку.

Мы спустились пешком по мертвому эскалатору. Пустой холл был едва освещен, в углу, точно экзотический аквариум, таинственно сиял пестрым нутром автомат по продаже конфет и чипсов. Справочное бюро, лицемерно подмигивая, извинялось неоновой надписью «К сожалению, мы закрыты». Рядом, на стене, цветной плакат с угрожающе рогатым лосем уверял, что «Вермонт прекрасен в любое время года». Киоск проката автомобилей еще работал. Тот же парень, которому я отдал ключи час назад, натягивал пуховую куртку.

– Добрый день, еще раз! – энергично начал я. – Буквально сорок минут назад я сдал вам «Лоредо», помните? Нельзя ли мне получить его по тому же контракту, я брал машину в Нью-Хэмпшире, в этом, как его…

– В Манчестере, – подсказал он.

– Да, в Манчестере.

– Машин нет. Все разобрали, подчистую. – Парень старательно накручивал красный шарф вокруг шеи. – Видите, что творится…

Я видел. Ситуация складывалась гораздо хуже, чем я предполагал.

– Ну может, завалялась какая-нибудь колымага? Посмотрите, пожалуйста. – я с монашеским смирением улыбнулся ему. – В мотеле нет мест, а у меня ребенок. Вы ж понимаете…

Ребенок презрительно фыркнул. Парень оставил в покое шарф, поморщился, точно у него заболел зуб.

– Есть тут одна машина, «Кадиллак», – нерешительно начал он. – Но там аккумулятор…