Валерий Бочков - Шесть тонн ванильного мороженого

– Это Джастин, у которого сотрясение мозга? – Я смутно вспомнил историю, которую слышал месяц назад от ее матери. – Как он?

– Жутко! – Холли сунула телефон в карман куртки. – Полный мрак! Ему делали сканирование мозга, знаешь, такая штуковина, вроде…

– Вроде саркофага?

– Ага, вроде. – Она стянула сапоги и ловко уселась по-турецки. – Так вот, там нашли какие-то изменения, в мозгу – представляешь?

Я кивнул.

– А сколько ему, – спросил я, – Джастину?

– Мы ровесники. Двенадцать. Только у него в июле день рождения, а у меня в сентябре.

Я снова кивнул.

– Они говорят – врачи, в смысле, говорят, что слух если и восстановится, то только на пятьдесят процентов.

– Так он что, оглох? – я изумленно повернулся к ней.

– Ну да! Ты что? Сперва совсем, потом одно ухо стало слышать, а другое ни фига. Теперь и фортепиано, и всей музыке каюк.

– Он что, на пианино играл?

– Ну ты даешь! Играл! Его в Джульярд приглашали, он в том году с настоящим оркестром играл! В Линкольн-центре! – Она укоризненно покачала головой. – Ну ты даешь…

– Извини, я просто не знал. А как это все случилось, ну сотрясение, что там произошло?

– В школе. В коридоре – он шел, его толкнули. Он упал, потерял сознание. Директор не хотела вызывать «скорую», думала, что все обойдется. Ну ты понимаешь… А когда вызвали – через час…

– Погоди, – перебил я ее. – Директор школы решила не вызвать «скорую»? Ее ученик лежит без сознания, а она думает, что все обойдется?! А эти подонки, которые его избили, их нашли?

– Не избили. Они, говорят, просто толкнули.

– Как это так можно толкнуть? Человек оглох! Толкнули! – Я уже кричал. – Что, я в школе не учился? Что, меня не били? Еще как били!

Я вспомнил – классе в шестом меня избили два старшеклассника, избили жестоко, в кровь. Один держал сзади, другой бил. Тот, другой, бил основательно, без суеты, бил в лицо. Кровь текла из носа, из разбитой губы, а он продолжал бить. Было больно, было страшно – отвратительней всего была даже не сама боль, а ужас, животный страх ожидания нового удара.

– Понимаешь, – сказал я. – Не боль, а предчувствие боли.

– А за что? – спросила Холли тихо. – За что они тебя?

– За что? – повторил я. – Я орал им, плюясь кровью – за что? Сквозь слезы и сопли кричал – за что? А они ухмылялись и снова били. Ухмылялись и били.

Холли с ужасом посмотрела на меня, точно у меня и сейчас по лицу текла кровь. Я улыбнулся, я пожалел, что рассказал эту историю. Она покачала головой, словно отвергая мою улыбку. Над верхней губой у нее выступили капельки пота – как роса. В машине и вправду стало жарко.

– Потом я узнал, что они меня просто с кем-то спутали, – сказал я. – Со временем я понял, что этот проклятый вопрос «За что?» мне придется задавать всю жизнь – спрашивать у друзей и у врагов, у себя, у бога, у дьявола. За что? – это квинтэссенция отчаяния и разочарования в нашем мироустройстве. Жизнь несправедлива и полна глупых случайностей.

Я выключил печку. Стало тихо. Мы катились сквозь лес, мотор еле слышно урчал, снег продолжал сыпать на ветровое стекло. Пушистые большие снежинки кружили в свете фар, и это напоминало кино.

Через час я начал беспокоиться. Даже при нашем черепашьем продвижении на этой убогой скорости мы должны были выехать на пересечение с автострадой минут двадцать назад. Придерживая руль, я достал свой телефон, включил.

– Что, – обрадовалась Холли, – есть сигнал?

Сигнала не было. Дорога сделала поворот и пошла в гору. Я добавил газ, колеса, подвывая, начали прокручиваться в снегу. Осторожно поворачивая руль, я стал взбираться зигзагом. «Кадиллак» пьяным матросом петлял от обочины к обочине – мою спутницу такая езда очень развеселила. Мы едва ползли, мотор натужно кряхтел, в какие-то моменты мне казалось, что мы вот-вот застрянем и начнем скользить вниз.

– Что это? – Холли показывала куда-то вбок. – Смотри, что там?

– Где?

Мы уже осилили подъем, я скинул на нейтралку, выдернул ручной тормоз. К обочине не стал съезжать, встал посередине дороги. Слева, в подслеповатом свете уличного фонаря, угадывалась постройка, похожая на амбар. Я вышел из машины, захлопнул дверь.

– Что это за фигня? – Холли вышла за мной. – Сарай?

– Среди леса?

На воротах висел замок, сверху над дверью проступали полустертые буквы.

– «Совиная гора», – прочла Холли. – Что это такое?

– Я думаю, гора, на которой живет много сов, – предположил я. – Или хотя бы одна.

– Кто одна?

– Сова, конечно.

– Очень остроумно, – Холли скривила гримасу, изображающую задорный смех. – Гляди, вот так фиговина!

Это был колокол. Большой, в два обхвата, он висел на цепи, приделанной к железной перекладине. Ее поддерживали два толстых бревна, в целом конструкция напоминала турник. Толстая веревка с узлом на конце свешивалась из черного зева колокола. Я протянул руку и взялся за веревку.

– Стой! – испуганно проговорила Холли. – Не трогай.

– Почему? Сейчас позвоним, узнаем, кто живет-поживает на Совиной горе. Кроме сов, разумеется.

– Не надо, – быстро сказала она. – Поехали отсюда. Пожалуйста.

– Ты что? – Я отпустил веревку, мне отчего-то тоже стало не по себе. – Тут никого нет. Вообще никого.

Последнюю фразу я произнес не очень уверенно.

Мы стояли перед этим странным колоколом в круге желтого света. За ним лежала непроглядная зимняя ночь. Снегопад выдыхался, снежинки стали мельче и сыпали уже не так густо. Я поднял голову, закрыл глаза и зачем-то выставил язык: колючие кристаллики опускались на него и щекотно таяли.

– Холли, – сказал я, когда мы вернулись в машину. – Ты знаешь, кажется… кажется, мы заблудились.

– А карта? – Она развернула мятую бумагу. – У нас же карта!

На нашей карте, похожей на рисунок пятиклассника, помимо подозрительно прямых дорог и населенных пунктов с неказистыми домиками и кривыми церквями, были также изображены весьма условные березы и елки, среди которых разгуливали лоси, медведи и зайцы. Местный заяц в росте не уступал медведю.

– И что теперь? – спросила она, спросила растерянно и с такой невинной беззащитностью, что мне захотелось завыть, громко и протяжно, как воют волки, которые по неясной причине оказались проигнорированы местным картографом.

– Все будет хорошо, – слишком поспешно сказал я. – Все будет в порядке. Видишь, тут сарай, колокол – тут люди. Должно быть жилье. Поселок Совиная гора, а? Где-то рядом наверняка есть жилье.

Я говорил торопливо и беззаботно. Чересчур беззаботно – наверное, это ее и насторожило.

– Жилье? – Она шмыгнула носом. – Совиная гора? Да этому сараю лет миллионов сто, его птеродактили построили какие-нибудь…

– Питекантропы…

– Какая разница! Ни фига тут нет, никакого жилья нет! Никаких людей нет!