Валерий Бочков - Шесть тонн ванильного мороженого

– В плечо! Упри в плечо! – сержантским тоном командовал я. – И тяни! На себя. Вот так!

Наконец она справилась – взвела. Я не говорил ей не трогать курок, мне казалось, это разумеется само собой.

От выстрела у меня заложило уши. Отдача развернула Мэлори вбок, она выронила ружье. Солнечные очки упали на землю, шляпа съехала набок. Губы мелко дрожали, она что-то говорила, но я не слышал. Пропали птицы, шум реки. Кисло воняло жженым порохом.

– Совершенно… просто не понимаю… – наконец сквозь вату донеслось до меня. – Ничего не делала. Само выстрелило… Само!

Дверь в сарай была открыта, заряд угодил в заднюю стенку. Не знаю, дробь какого калибра (или чем ее там меряют охотники) выделила мне добрая Джулия, но предполагаемому медведю я бы не позавидовал. Через дыру полуметрового диаметра теперь хорошо был виден северный склон Чертовой балки. Я загородил дыру широкой доской, в лесу было полно барсуков. Для верности припер доску велосипедом. Нашел старый мешок, как следует вытряхнул, сунул туда патроны и дробовик. Поставил в дальний угол. Мэлори тихо мешала, крутилась под ногами с виноватой готовностью.

Лишь только мы свернули на шоссе, наткнулись на шерифский «Форд». Машина стояла на обочине. Шериф, коренастый малый в белом стетсоне, махнул мне рукой. Я остановился. Мэлори сжала кулаки до белых костяшек.

– Все будет нормально… – прошептал я ей.

– Шериф Рейснер, – представился он, вяло приложив палец к шляпе. – Вы живете на Шугар-милл?

– Да. Снимаем, – улыбаясь, ответил я. – До июля.

– Понятно…

Шериф, невозмутимый и ленивый, в темных очках и с толстой шеей, с кольтом в открытой кобуре, был похож на персонажа из дрянного кино. Если бы я такого клоуна попытался воткнуть в свой сценарий, меня бы подняли на смех.

– Вы слышали выстрел?

– Выстрел? – невинно переспросил я.

– Да. Выстрел. Минут пятнадцать назад.

Я старательно задумался. Выдержав паузу, рассмеялся.

– Выстрел! Да мы сами перепугались! Так шарахнуло… Правда, милая?

Мэлори молча кивнула. На ней тоже были темные очки и шляпа. Тут они с шерифом играли на равных.

– Извините, шериф, – продолжал я валять дурака. – Нам безумно нравится ваш штат, но вот бензин у вас – откровенная дрянь!

– При чем тут бензин?

– Я вчера залил «экстру», – я стукнул ладонью по баранке, – и у моей малышки от нее изжога. Это был выхлоп. Третий за день. Так шарахнуло, я думал, резонатор разнесет. Она у меня капризная.

Шериф нагнулся, зачем-то посмотрел на приборную доску. От него разило еловым одеколоном. Пауза тянулась бесконечно, тихо было невероятно, я слышал, как осторожно дышит Мэлори, где-то рядом прожужжал шмель.

– Механическая коробка… – наконец сказал шериф и поскреб подбородок. – Это что – спортивная модель какая-то? Гоночная?

– Да нет, – поскромничал я. – Так, прогулочный кабриолет.

– Кабриолет? Так крыша ведь железная. – Он ласково похлопал по крыше. – Ее что – свинчивать?

Я нажал кнопку, крыша бесшумно разошлась и с плавностью робота сложилась в багажник. Шериф даже снял очки. Немецкая инженерная мысль явно повысила мой авторитет в глазах местных правоохранительных органов.

– Извините, сезон только в сентябре. – Шериф погладил крыло. – Вообще, у нас браконьеров нет… Да и вообще тихо. Извините, мисс.

Он козырнул, нацепил очки. Я включил поворотник, дал газ, лихо выскочил на дорогу.

– Я и представить не могла, что ты такой врун! – с тихим восхищением сказала Мэлори. – Потрясающе…

Она засмеялась, придерживая шляпу рукой. Ленты развевались, как вымпелы на яхте. Я перешел на третью, утопил педаль газа и ловко взял поворот.

Я забыл, что автомобильная езда может доставлять такое удовольствие. В Нью-Йорке мы почти не пользуемся машиной – пробки, парковка, за год у меня на спидометре меньше пяти тысяч.

Мимо нас проносились кудрявые рощи, свежая зелень переходила в завитки облаков, вызывающе трехмерных и словно вылепленных из сливочного зефира. Исполинские сосны подступали к самой дороге. Нависали тенистыми сводами, гнали нас сквозь сумрачный туннель, который вдруг, ахнув, распахивался бескрайними холмами с сиреневыми пиками заснеженных скал на горизонте.

По зелени полей ползли тени облаков, по гладким склонам кто-то расставил безупречный орнамент из пятнистых коров гольштейнской породы. Иногда попадались одинокие лошади или отары овец. Сложенные из дикого камня ограды утыкались в амбары, похожие на кафедральные соборы, с непременной башенкой и медным флюгером. Сараи цвета засохшей крови, толстые минареты силосных башен сменялись розоватой пеной отцветающих яблонь, появлялось кладбище на холме с россыпью серых плит, за ним – убогая церковь. Аккуратные домики с геранью на ступеньках крыльца подступали к самой дороге.

Мы сбавляли скорость и неспешно проезжали через деревню, глазея на выгоревшие деревянные вывески, самодельные плакаты «Лучший в Вермонте кленовый сироп – это здесь». Разглядывали выставленный в кружевной тени обочины антикварный хлам – ржавые колеса древних сеялок, колченогие стулья с резными спинками, буфеты с мутными зеркалами, разнокалиберные бутылки ультрамариновых и изумрудных цветов. Сухой старик, покачиваясь в плетеном кресле на веранде, поворачивал к нам кирпичное лицо. Пацан на взрослом велосипеде выставлял большой палец, провожая наше авто восторженным взглядом. Лениво лаяла большая собака. Незаметно деревня обрывалась, и снова начинались рощи, поля, амбары, коровы.

Мы так ничего и не купили. Людские поделки на фоне божьего мастерства выглядели весьма неказисто и вызывали брезгливую жалость. Сделав петлю, мы возвращались домой по Седьмому шоссе. Взлетев на мост, проскочили над быстрой и мелкой речкой. До Коринфа оставалось миль девятнадцать.

– Может, это наша река? – спросила Мэлори.

Она сняла шляпу и сунула ее под сиденье, чтоб не подхватил ветер.

– Смотри! – Она показала на машину, боком стоящую на обочине. – Может, им помощь нужна?

Я сбросил скорость. Это была старая «Хонда», обе передние двери были нараспашку. Перед машиной стояли парень и девица. Они ругались.

– Остановись, – сказала Мэлори.

– Слушай, это не наше дело! Люди выяснят отношения…

– Остановись!

Я притормозил. Они мне не понравились, особенно парень.

– Вам помощь не нужна? – невинно спросила Мэлори.

– Не, спасибо, – быстро ответила девица.

У нее было маленькое беличье лицо с острым подбородком и бегающим взглядом. Нижняя губа припухла, она была разбита.

Парень зло зыркнул на Мэлори, задержал взгляд на мне. Быстрой рукой пригладил короткий ежик черных волос. Парню было от силы двадцать пять, белая грязноватая майка с закатанными до подмышек рукавами, джинсы, солдатские ботинки. Жилистый и мускулистый, как боксер-легковес, он явно много времени провел в спортзале. Судя по татуировкам – в тюремном спортзале.