Сергей Апрелев - Под шорох наших дизелей

История женитьбы Дидыка также полна таинственности. За выдающиеся заслуги в очередной покраске корпуса родной субмарины он был поощрен десятью сутками отпуска, которыми распорядился по полной схеме. Помимо женитьбы, всколыхнувшей своими масштабами всю Западэнщину, он успел на обратном пути «отметиться» и в Питере. Познакомившись с «гарной дивчиной», он провел с ней романтическую ночь где-то на бастионах Петропавловской крепости, в результате чего, выражаясь морскими терминами «крепко намотал на винт». Попытка скрыть это по возвращении из отпуска «без замечаний» не удалась, так как неведомая даже видяевским военврачам инфекция вызвала увеличение первичных половых признаков до таких размеров, что скрывать это стало физически невозможно.

Дид оказался на излечении в Североморском госпитале, а вскоре по линии Особого отдела прошел тревожный сигнал. Дескать, какой-то морячок с видяевской лодки, поразивший при поступлении видавших виды профессоров размерами своих семенников, как только ему стало получше, затопил окружающих потоком информации. Дескать, их лодка выполняет спецоперации, базируясь на Кубу, и патрулирует с баллистическими ракетами в районе Бермудского треугольника. Специальный агент был помещен на соседнюю койку (вы, наверное, поняли, что этим моряком был Дид?) и неделю записывал содержание нескончаемого потока фантазии. Операция была свернута, когда контрразведчики поняли, что такого количества «дезы» давненько никто не выдавал, а стало быть, от нее больше пользы, чем вреда...

Вернувшись на родной корабль, Дидык казался совершенно здоровым и спокойным, он прекрасно знал, что никто из экипажа никогда в жизни не выдаст его Галинке страшных подробностей возвращения со свадьбы. Однако что-то все же изменилось в его психике после купания в ледяной купели. Его стала преследовать водобоязнь. На мостике он начал привязываться, что вполне разумно в шторм, но никак не в полный штиль. А после погружения, стоило командиру задраить люк, Дид юркал в шлюзовую камеру проверить не подтекает ли он. Со временем, можно было услышать:

- Ну что, люк держит?

- А как же, Дид проверял!

И это означало полную гарантию...

Где ты сейчас, Дидуля? Надеюсь, не активист РУХа и не голосовал за Ющенко?...

ДОК

- Больной перед смертью потел?

- Так точно!

- Прекра-а-сно!

Корабельный врач Юра был добрым малым, но со странностями, которые имели обыкновение обостряться в море. С одной стороны это было типично для «односменщиков» (замполит, доктор, командир группы ОСНАЗ, химик, если таковой предусмотрен штатным расписанием и др.), которые маялись от вынужденного безделья, особенно в подводном положении. И если замполит мог сам создавать фронт работ, то у доктора такой возможности не было, к счастью. Не будет же он сам организовывать эпидемию, чтобы не потерять квалификацию эпидемиолога, полученную в интернатуре в Коряжме. Окружающие беззлобно зубоскалили насчет пролежней и даже радовались за товарищей, которых судьба не ограничивает в отношении сна. Представителям некоторых профессий, штурманам, например, спать в походе более четырех часов, вообще запрещалось, чтобы «не потерять обстановку». Но, что касается Юры, большой разницы в его поведении на берегу ли, в море окружающие не отмечали. Разве что на берегу он чаще расставался со своей знаменитой надувной подушкой. Она была неотделима от его вечно опухшего и слегка помятого образа, как нимб от лика святых. Возможно, поэтому он, независимо от обстановки, чаще всего походил на хомяка, оторванного от зимней спячки внезапным половодьем. А половодье всегда некстати. Похоже, также некстати любили заявляться к нему в гости среди ночи и мы - молодые лейтенанты и холостяки, подобно Юре. Нас искренне удивляла его склонность отправляться ко сну ни свет ни заря, когда лодка стояла в базе. Был Юра бережлив, но, искренне опасаясь прослыть скупым, «держал марку» и принимал гостей с истинно северным радушием. Даже зная, что мы обязательно завалимся на огонек, и скорей всего с дамами, он неизменно выходил открывать дверь, покряхтывая и в исподнем. Картина каждый раз повторялась. Он с причитанием удалялся, а непрошенные гости, хихикая, ждали в прихожей «второго пришествия» хозяина, судорожно натягивавшего штаны и тщетно пытавшегося разгладить помятость личины.

Разумеется, мы приходили не с пустыми руками, в результате чего у Юры скапливалось несметное количество стеклотары, которую в Видяево никто не сдавал. Обычно выставляли у входа в родной подъезд, так что, спеша поутру на подъем флага, надо было хорошенько смотреть под ноги. Спецмашина приходила в поселок два раза в год, кому же взбредет в голову заниматься складированием бутылок, даже если тебя наделили жильем и есть где их хранить. А вот Юра прилежно копил, берёг и сдавал, рискуя прослыть тихим алкоголиком, так как, по меньшей мере, полмашины заполнялась нашим лекарем. Соседи только головами качали, а Юра все носил и носил. Впрочем, порой мы ему помогали. В такие дни он был особенно ласков. Соседи, наблюдая потенциальных собутыльников, не так критически взирали на нашего Юру.

Именно тогда я впервые услышал от кого-то вопрос-признание: «Как же так, я получаю 700 рублей, жена - 300, бутылок на 200 сдаем, а к отпуску ничего не скопить?»

Свирепел докторюга уже на второй месяц плавания, становясь легкой добычей многочисленных специалистов по подначкам, как сейчас сказали бы - приколистов. Спал он, как всегда, в кают-компании, то есть на своем рабочем месте, поскольку именно там разворачивалась операционная в случае необходимости. Об этом постоянно напоминали софиты, озарявшие лица офицеров, режущихся ли в «козла», принимающих пищу или занятых тактической летучкой. В промежутках между этими достойными занятиями Юра смело занимал своё сидение вдоль левого борта и «хрючил», не забыв привязать к голове известную резиновую подушечку. Дело в том, что каждый раз по сигналу тревоги, а это случалось, в зависимости от тактической обстановки, несколько раз в сутки, бравый офицер вскакивал с койки и бился головой об один и тот же клапан - аварийной захлопки топливно-балластной цистерны. Так что, если бы не подушечка, которую доктор порой привязывал к выступающей матчасти, не сносить Юре головы... самым натуральным образом. Советы и рацпредложения по облегчению докторской жизни сыпались отовсюду. Каждый член экипажа, резонно полагая, что, может статься, и его судьба окажется в руках доктора, старался заручиться его расположением. Чаще всего эффект был обратный. Незадолго до автономки группа офицеров, охотясь в районе Долины Смерти (Западная Лица), нашла немецкую каску. Подшлифовав и подкрасив шлем, мы торжественно вручили его Юре перед уходом лодки в очередное плаванье прямо на пирсе после построения, речей начальников и политработников. Особенно его растрогала надпись «ДОК» на лобовой части и «Береги балду» на тыльной. Участников акции нехорошо обозвали, и кое-кто попытался выбросить тевтонскую реликвию за борт... Поход начинался весело!