Сергей Апрелев - Под шорох наших дизелей

В 1994 году я оказался в Дании в составе некоей делегации от Санкт-Петербурга, представляя с тремя своими коллегами Военно-морскую академию. Экскурсию по Копенгагену вела наша бывшая соотечественница, судя по безбожно нарочитому пародированию иностранного акцента:

- Меня зовут Таня Стрём, извините, но я началь позабывайт русский язика…

- И давно вы здесь?

- Йа, уже дэвьят лэт!

Дело, как говорится, хозяйское, хочешь придуриваться - валяй! Но когда она вдруг упомянула «варварские бомбардировки датского острова Борнхольм советской авиацией в 1945 году», приведшие к гибели нескольких человек и разрушению частных домов, я не мог сдержаться и спросил:

- Барышня, а почему вы не рассказываете публике, что на Борнхольме при этом находился 24-тысячный гарнизон немцев?

Экскурсовод недовольно фыркнула и принялась рассказывать о датском сопротивлении, которое по выражению Черчилля не имело равных (Second to none):

- Мальчик-партизан Нильс показал язык гестаповскому офицеру, за что был немедленно арестован… на несколько часов.

Мы с приятелем переглянулись. Настороженно перехватив наши взгляды, госпожа Стрем поспешила с ремаркой:

- Да, конэчно, ми знаем, что в России тоже были, как их по-русски,… партизаны, которые вредили иностранцам…

- Они и сейчас есть. Только засланы в чужие земли. И зовут их поэтому - «засланцы!»

Экскурсия оказалась под угрозой срыва. И мы перешли к вокалу, чтобы напомнить бывшей соотечественнице о далекой Родине…

Вот уже тридцать лет кряду я храню замечательные мелодии Раймонда Паулса, сделавшего, как никто другой, много для популяризации латвийской музыкальной культуры. А его песню «Руденс Уогле» (Осенний уголек) помню наизусть, совершенно не зная латышского языка. Мы плыли из Видяево в загадочную Лиепаю с предвкушением чего-то романтического, подогреваемого и«музыкальной шкатулкой» корабельного доктора Костина. Основой ее репертуара была именно латышская эстрада, в которой бесспорно доминировал «маэстро» Паулс. Так что, в положительном заряде, которой мы несли в своих юных сердцах на встречу с Латвией, кроется именно его заслуга. И, прямо скажем, первые впечатления от Либавы и ее обитателей нас не разочаровали, а скорее наоборот…

Может быть отчасти от того, насколько разительный контраст представляли с собой скромная Видяевка и Лиепая - второй по значению город Латвии и главный порт герцогства Курляндского…

Характернейшая черта лиепайского пейзажа, бесспорно, - липовые аллеи. Именно липам город обязан своим именем. На гербе, дарованном городу в 1625 году, как вы понимаете, тоже изображены не каштаны или сосны, которых немало в городских парках. Летом здесь просто прекрасно. Великолепные песчаные пляжи простираются от мыса Акменьрагс на севере до местечка Бернаты на юге. Это вовсе не означает, что там они прерываются. Просто там заканчивается Лиепая - несостоявшийся курорт мирового значения. Камень, запечатлевший идею его создания времен 20-х годов прошлого столетия за подписью одного из президентов независимой Латвии первого созыва, таился средь густых зарослей именно в Бернатах - излюбленном месте отдыха лиепайчан. Замечательный сосновый бор раскинулся там, на песчаных дюнах. Теперь у латышей вновь появилась возможность реализовать «курортный замысел», и русские военные уже не помеха в этом деле.

С наступлением ночи по бескрайней полосе пляжа начинал бродить пограничный наряд, вылавливая в дюнах загулявших энтузиастов единения с природой, а попутно и нарушителей границы, которой, как известно, являлась вся береговая черта СССР. Пограничная застава располагалась на том же мысе Акменьрагс, окрестности которого славились грибными и ягодными местами, что, в общем, неудивительно для запретной зоны. Ближе к осени густые окрестные леса наполнялись грибниками.

Осень - самый распространенный и долгий сезон на Балтике. Мягкий морской климат позволяет осени отхватить в свою пользу и часть зимы, которая характеризуется здесь мокрым снегом и слякотью. Однако некоторые зимы были на редкость суровы. Особенно запомнился 1981 год. Балтика промерзла до такой степени, что наша лодка, несмотря на ледокольное обеспечение, несколько раз застревала во льдах, форсируя Датские проливы. Толщина льда у острова Анхольт (пролив Каттегат) достигла 1,2 м. Трудность следования за ледоколом заключалась в том, что как только дистанция до его кормы становилась меньше ста метров, специальная команда матерщинников доходчиво выражала нам свои опасения.

Зато, стоило лодке отойти хотя бы на кабельтов, ледовое поле смыкалось, и она оказывалась «в западне». В такие моменты ничего другого, как смиренно ждать возвращения ледокола не оставалось. Чтобы не повредить волнорезные щиты торпедных аппаратов, я частично заполнял носовую группу цистерн, подвергая дополнительному риску винты. Добавим к этой картине дымку, переходящую, порой, в густой туман, а также тот факт, что и сам ледокол неоднократно застревал во льдах, и мы получим приблизительную картину зимнего форсирования проливной зоны. Несколько успокаивала мысль о том, что и в Париже не сладко. В те дни температура там опустилась до минус 30°С!

Самым ярким впечатлением «ледовой эпопеи» стал эпизод, когда в очередной раз застряв, я почувствовал, как ледовое поле неуклонно потащило нас в сторону отмели. Льдины, подобно крокодилам, наползали на корпус, и вскоре вся надстройка стала напоминать курган. А льдины все продолжали ползти, достигнув почти середины рубки.

«Ну вот, - подумал я, - осталось захлопнуть крышку, и мы окажемся замурованными как в пирамиде».

В этот момент сквозь туман проступил спасительный силуэт ледокола…

Несмотря на годы, проведенные на Севере, я так и не успел полюбить холод. К нему,

в отличие от жары, невозможно привыкнуть. Лично я, как уроженец Севастополя, обожаю лето, а как давний житель Петербурга, с огромной симпатией отношусь к осени, невзирая на сопутствующую ей сырость. Просто к осени надо готовиться. Этому, кстати, немало способствует опыт подводника-дизелиста, привыкшего коротать дни и даже месяцы в сомнительном уюте заливаемого и продуваемого со всех сторон мостика.

Хороший плащ и надлежащая обувь в разгар лиепайской осени делают жизнь прекрасной. С густой кроны вековых лип скатываются крупные капли, гулко барабаня по зонтику и, норовя угодить за шиворот. Но даже если непогода застигла тебя врасплох, не беда! Кто, вообще, посмеет сказать, что дождь - непогода? Относитесь к нему по-дружески. А замечательные «кафе», встречающиеся буквально на каждом углу, готовые приютить и согреть вас, укрепят вас в этом чувстве. Чего стоила одна только «Лепава» на проспекте Падомью с клетчатыми скатертями столиков под сводчатыми потолками. Говорят, ее уже нет, а проспект скорей всего переименовали, ведь Падомью означает - Советский… Улица Сарканармияс - Красноармейская, к примеру, стала носить имя полковника Колпака, явно в этой армии не состоявшего… и т.д.