Пётр Курков - Категория жизни: Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Изголодавшись по откровенности, Таня делилась со мной всем, точно с лучшей подругой, а я отключал слух и смотрел, как она говорит, как поправляет волосы, как пожимает плечами, недоумевая: о чем думает ее муж и думает ли он вообще?!

Уваров иногда заходил в библиотеку. Он знал, что у его жены сложились дружеские отношения с неким рядовым Купряшиным из небезызвестной ему шестой батареи, но вряд ли догадывался об искренности наших разговоров, воспринимая — и, наверное, справедливо — наши отношения как дружбу взрослой женщины с каким-нибудь безобидным семиклашкой. Да и у меня самого было странное ощущение: не то чтобы я не чувствовал себя парнем или там мужиком, нет, но я не чувствовал себя кавалером — есть такое почти забытое слово. Мне мешало все: и вкус солдатского обеда во рту, и тяжелые сапоги, и залоснившиеся галифе, и несвежее белье на теле… А Таня, наверное, понимая мое состояние, относилась ко мне еще добрее. Когда же я рассказал ей про Лену, она грустно улыбнулась:

— Знаешь, Лешенька, может быть, это самая большая удача в твоей жизни, что получилось у вас именно так!

У нас был договор: пока в библиотеке кто-то есть, своих дружеских отношений не показывать, поэтому и сегодня я подошел к ее столу с равнодушным, как у деревенского гармониста, лицом. Она взглянула на меня снизу вверх и вопросительно показала пальцами на щеку. Непередаваемой игрой бровей я ответил, что потом все объясню.

— Вам что-нибудь почитать? — бесцветно поинтересовалась Таня.

— Что-нибудь новенькое.

— Вот, здесь есть про армию. — Она протянула свежий номер молодежного журнала.

Рассказ назывался «Письмо без марки». Краткое содержание: воин-разгильдяй тянет назад все подразделение, никого не хочет слушать, боится только свою девчонку-доярку, которая героически ждет его на «гражданке». Командир взвода — хмурый, но добрый человек — сначала не знал, что ему делать с разгильдяем, но потом к командиру приехала жена, вникла в проблемы подразделения и додумалась. Она написала письмо разгильдяевой подруге и попросила повлиять. Та взяла отпуск на ферме и приехала к своему недисциплинированному другу. О чем они говорили, никто не слышал, но вскоре на учениях бывший разгильдяй первым ворвался в расположение воображаемого противника, о чем и сообщил своей далекой подруге в письме без марки.

Я не заметил, как опустела библиотека, как, досвиданькнув, ушел последний читатель.

— Ну так что же у тебя случилось? — откинувшись на спинку стула, спросила Таня.

— С Зубом я подрался.

— Это который на поросенка похож?

— Да.

— А из-за чего?

— Из-за одного молодого. Из-за Елина.

— Бедненький, — сказала она ласково и вдруг подошла ко мне какой-то таинственной походкой. — Несчастный, поцарапанный! — Таня провела холодными пальцами по моей щеке.

У меня перехватило дыхание, я задержал ее руку и посмотрел в ее потемневшие, ставшие очень внимательными глаза. И вдруг заметил, что у Тани очень много маленьких родинок — почти точечек, они начинались на щеке, сбегали ниже, вдоль шеи, и пропадали за пушистым воротом свитера. Я, задыхаясь, смотрел на эту тропинку из родинок и крепче сжимал ее прохладные пальцы…

Застонала первая ступенька, и через минуту, опережая собственный грохот, в библиотеку ввалился запыхавшийся сержант. Подкатив к столу, он вынул из-за ремня растрепанную книжку и спросил:

— Я не опоздал?.. Ёркин — моя фамилия… Батарея управления.

— Нет! Не опоздали…

Таня нашла его абонемент и вопросительно глянула.

— Мне бы опять что-нибудь про любовь! — заискивающе пробормотал он.

— А вам про какую: про счастливую или несчастную? — уточнила Таня.

— Про любую! — не задумываясь, ответил сержант Ёркин.

— Шире шаг! — командует комбат.

Мы выскакиваем за ворота городка и поворачиваем к полигону. Бежать трудно, ноги проваливаются в колеи и рытвины, оставленные гусеницами самоходок. На горизонте уже появилась узенькая светлая полоска, точно солдат-первогодок, замерзнув к утру, натянул на голову черное байковое одеяло и обнажил при этом солдатское белье.

Возле блиндажа, похожего в полутьме на огромную болотную кочку, толпятся солдаты. Лейтенант Косулич, увидев Уварова, вздыхает, поправляет очки и бросается к начальству, чтобы доложить результаты поисков.

Чернецкий и Титаренко уже здесь. Они стоят немного поодаль, вид у них хмурый, от бравой «стариковской» самоуверенности не осталось и следа.

— Не журись, хлопец! — жалобно просит Камал и утыкается лицом в гранитное плечо Титаренко.

Среди тех, кто собрался возле блиндажа, есть и малознакомые парни из батареи управления. Оказывается, они залезли в подвал и в честь «ста дней» решили приготовить в походном котелке настоящий узбекский плов. Там их и обнаружил лейтенант Косулич. Повинуясь душевному порыву, а также искупая грех чревоугодия, управленцы горячо включились в поиски Елина.

— Вон из-за того кошкодава дергаемся! — кивает кто-то из них на Зуба. — Морду ему набить!

Комбат Уваров, рассеянно поправляя на голове свою беспримерную фуражку, слушает обстоятельный доклад лейтенанта Косулича. А мы топчемся на одном месте и обсуждаем, куда все-таки мог исчезнуть Елин, где еще нужно искать. И в этот миг, словно светящиеся «трассеры», темноту пронзают огоньки курьерского поезда. Раздается хриплый, как звук саксофона, гудок.

Я встречаюсь глазами с Уваровым, и мы — оба, одновременно — осознаем: Елина надо искать там — у насыпи… Но это уже поняли и все остальные.

Не сговариваясь, без команды мы бросаемся мимо мишеней, мимо деревянных макетов танков туда, на край полигона.

— Рассредоточиться вдоль железнодорожного полотна! — торопливо командует Уваров. — Дистанция — десять метров!

Я мчусь, не разбирая дороги, спотыкаюсь, падаю, вскакиваю, снова бегу… И только ухнув с размаху в глубокую дренажную канаву, останавливаюсь, перевожу дух и, внимательно оглядываясь, бреду вдоль железной дороги. Я холодею и вскрикиваю, наткнувшись на брошенный и окаменевший мешок цемента, напоминающий очертаниями человеческое тело. Во мне крепнет уверенность, что Елина найду именно я…

Но кто же мог подумать, что Елина найдет Цыпленок?

Во время ужина я старался не смотреть в сторону Зуба — не хотелось портить того чувства веселого всесилия, которое переполняло меня после разговора с Таней. И все-таки боковым зрением я заметил, как ефрейтор, округлив глаза, что-то горячо доказывал хмуро кивавшему Титаренко. Поев, я заглянул на мойку и обнаружил там Малика. С выражением страдания на интеллигентном лице он очищал алюминиевые миски от остатков пшенной каши.

— А где Елин? — удивился я.