Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Эта дерзкая мысль, как змея подколодлная, сосала его сердце, не давая покоя. И окончательно решив её осуществить, он послал Сеньку Креста и Тишку убогого на переговоры с крестьянами. Скоро ему был передан ответ, что крестьяне хотят выслушать атамана лихих людей.

Место встречи определили за Вринкой на бугристом месте. Чёрмному не хотелось, чтобы о его лагере на Чёрном овраге кто-либо знал из посторонних, поэтому и назначил встречу поблизости от деревни, подальше от своего основного обитания.

С собой он взял пятерых товарищей и к вечеру они прибыли на противоположный от Чёрного оврага конец Кудрина. Перешли через узкую Вринку — скорее ключевой ручей, нежели речку, поднялись на бугор. Разведя костёр и отправив троих в дозор, атаман стал ждать мужиков.

Когда сумерки сгустились и в лесу стало темно, послышался условный свист — это давал знать один из дозорных. Значит, мужики пришли. Атаман удобнее устроился на поваленном дереве, положив на колени фузею. Он очень дорожил этим оружием и всегда брал её с собой. Кроме фузеи в его отряде трое разбойников были вооружены самострелами, по-заморскому называвшимися арбалетами, добытые недавно нападением на польский обоз.

Дав знак двоим оставшимся с ним разбойникам спрятьаться в кустах, хотя и так в двух шагах ничего нельзя было различить, Чёрмный стал ждать гостей.

Вскоре послышались шаги, хруст подсохшей листвы, и у костра появился Сенька Крест. За ним шли четверо мужиков в полукафтаньях и чёрных барашковых шапках. Увидев у костра человека в тёмном кафтане, подпоясанном кушаком золотистого цвета, в островерхой шапке, опушённой куньим мехом, в сафьяновых жёлтых сапогах, с фузеёю на коленях, с саблей на поясе, чья фигура всем своим видом выражала всесилие и власть, они поняли, что перед ними атаман. Мужики остановились и молча поклонились. Атаман мановением руки, на которой блеснули перстни, указал на поваленное дерево напротив себя. Мужики сели, подминая полы кафтанов, протянули к огню ноги, обутые в лапти. Чёрмный оправил небольшую курчавую бороду и спросил:

\- Никто не видел, как вы сюда шли?

— Да некому видеть, господин, — ответил Вороной. — Деревня пуста, все в лесу схоронились, а казаки, чай, бражничают.

Чёрмный поочерёдно оглядел мужиков, медленно, с остановками между словами, сказал:

— Ведаю, что Легково и Орешки казаки разграбили и сожгли дотла. Остальным уготована та же участь? Так я говорю?

— Истинно молвишь, — ответил Вороной. Он был у мужиков за главу. — Казаки порешат все деревни. Если хорь начал таскать цыплят, всех передушит. Мы люди малые и незлобивые, привыкшие пахать и сеять, исправно справляющие подати, а пришли казаки и ляхи — забирают жито, скотину, чинят надругательства над бабами и девками — озлобили они нас. Вчера спалили Орешки, завтра займётся красным петухом Стройково или Кудрино…

— Знаю тако же, — продолжал Чёрмный, — хотите дать отпор супостатам. Врасплох напапсть на них?

— Истина твоя, господин, — кивнули мужики.

— И не боитесь полечь в бою?

— Бояться, то боимся, кому живот не дорог, раз он Богом даден, да что в бою голову срубят, что дома во дворе.

«Разумный человек этот Вороной», — подумал атаман и спросил: — А много ли вас набирается для бою?

Мужики переглянулись, видимо, размышляя, стоит или не стоит говорить правду.

Убогий Тихон, сидевший калачиком у костра, и шевеливший прутком угли, тихо прошамкал:

— Говорите, мужики. Атаман вас не обидит и ваше слово против вас не обернёт.

Ответил опять Вороной, как самый старший и опытный:

— Кудринских-то мужиков набирается поди с два десятка, из Орешек все пойдут, а их там семеро, стройковских десять. Из соседнего Жёлтикова шесть семей схоронились у нас, легковские есть — вот ещё десяток.

— Не столь уж и много, — проговорил атаман, — но и не мало. Можно затеять брань. Так вы, сказывают, — он бросил быстрый взгляд на Тихона, — порешили ночью напасть на казаков?

— Ночью, пока спят. Что они нас и так побьют, ежели мы и будем хорониться, а может быть, мы их одолеем, отобьём охоту жечь деревни да сиротить малых детушек.

— Ночь — наша мать, — промолвил атаман, поглаживая ложе фузеи. — Я согласен идти с вами, только у меня один уговор…

Мужики замолчали, затаив дыхание, ожидая, что скажет Чёрмный.

— Казну казацкую беру я. Говорю об этом заранее, чтобы вы знали об этом и никаких супротивных действий мне не чинили.

— Да что ты, батюшка, — закивали головами мужики. — Прогоним ворога, бери всё! Нам чужого не надобно, своё бы спасти.

Вдали раздался свист. Атаман повернул голову.

— Опять кто-то идёт. Не ваши ли? — спросил он крестьян.

Те пожали плечами.

— Наши все здесь. Куда мы пошли, никто не ведает.

Зашелестели кусты и раздался голос:

— Атаман, мы здесь парня с девкой поймали.

На поляну вышел дюжий разбойник, подталкивая впереди себя Никиту и Оринку.

— Никитка! — вскричал Вороной, узнав в окровавленном парне своего сына. Он вскочил с сушины и бросился навстречу Никите.

— Оринка! — не менее радостно закричал суховатый мужик с замотанной тряпкой рукой. — Пресвятая Богородица! Жива! А мы с матерью не чаяли уж тебя и видеть…

— Батюшка! — бросилась на шею отцу Оринка. — Батюшка!

— Дочка, — ласково гладил Орину отец. — Родная. Здорова. Замёрзла. На-ко одень одёжу. — Он стал снимать с себя кафтан.

— Где ж это тебя, парень, так исполосовали? — обратился к Никите атаман, увидев при свете костра его окровавленную рубаху.

— Казаки, — дрожащими от холода губами произнёс Никита, оглядывая чужих людей. — Кнутом.

Он подошёл к костру, стараясь быть поближе к огню. Он так продрог, что зубы издавали частую дробь. Отец снял кафтан и набросил на плечи сыну.

То, что здесь у костра рядом с незнакомыми людьми, по обличию разбойниками, о которых так много говорили в последнее время, были деревенские, отогнало прочь сомнения Никиты. Он у своих. Только теперь он понял, что пережитые ужасные события остались позади. Слава Богу, он у своих.

Когда утихла радость родителей, что их дети нашлись, опять перешли к прерванному разговору. Атаман расспросил Никиту, как он попал в лагерь казаков, где он находится, велик ли обоз и сколько казаков. Отвечала Оринка. Она согрелась, на лице вновь заиграл прежний румянец.