Юрий Любопытнов - Озеро призраков

— Как хошь, — ответил Валерка и пошёл к терраске, небольшой, в две рамы по переду, с осевшим крыльцом, отчего ступеньки приподнялись и между досок зияли щели.

В доме он пробыл недолго. Вскоре вышел с волосатым мужчиной, в майке, с широкой грудью и животом, выпиравшим из-под резинки спортивных брюк.

— Вадим, — протянул руку мужчина, и его близко посаженные голубые глаза под чёрными бровями уставились на Лёху.

Лёха назвал себя.

— Что продаёшь? — спросил Вадим.

Лёха быстро окинул его фигуру взглядом, задержал его на добродушно выпиравшем животе.

— Да вот, — он вытащил из кармана и протянул Вадиму подвеску.

Подвеска заинтересовала Вадима. Он взял её и, опустившись на скамейку, приблизив к глазам, стал поворачивать то одним боком, то другим, разглядывая хитросплетения как бы тонких проволочек.

— Занятная вещица, — проговорил он. — Какая-то висюлька. — Такая не должна быть одна. — Он внимательно посмотрел на Лёху, потом спросил: — Почём продашь?

— За две тыщи, — ответил Копылов и бросил быстрый взгляд на Валерку. Тот кивнул и растянул рот в усмешке, видимо, уже почувствовав хруст сторублёвки в руках.

— Может, она стоит две тыщи, а может, и нет, — проговорил Вадим.

— Так ведь это ж золото, — вступил в разговор Валерка, видя, что может остаться без обещанного навара.

— Не всё золото, что блестит, — резонно заметил Вадим. — Слушай, — обратился он к Лёхе: — Давай за тыщу. За десять сотен возьму. А-а, договоримся?

— Я что — упал? — ответил Лёха. — Такую вещь за тыщу? — и он протянул руку, намереваясь взять подвеску.

— Погоди, — остановил его Вадим. — У тебя только одна такая штуковина?

— А что с того — одна или нет?

— Да ты не кипятись. Не лезь в бутылку. Так одна или ещё есть?

— Ещё есть.

— Тогда беру. Подожди минутку.

Он прошёл в дом, быстро вернулся с деньгами, протянул их Лёхе:

— Считай, тут ровно две тыщи.

Лёха пересчитал пятидесятирублёвые купюры, убрал в карман.

Вадим поиграл подвеской, подбрасывая её на ладони, то ли проверяя вес, то ли наслаждаясь тусклыми переливами жёлтого металла.

— Если у тебя есть другие такие же висюльки, — сказал он, — я их у тебя куплю. Каждую по две тыщи. — Он полез в задний карман брюк и вытащил клочок бумаги. — Вот возьми. Здесь мой рабочий телефон. Когда надумаешь — позвони. Мы договоримся. Я к тебе подъеду или ты ко мне… А может, встретимся на нейтральной почве. Как?

— Годится, — ответил Лёха и взял бумагу.

— Ну, пока, — старый керосинщик, — похлопал Вадим по плечу Валерку, довольный выгодной сделкой. — Заходи ещё.

— Зайду, — пробасил Валерка и подтолкнул Лёху в спину: — Иди, я счас догоню.

Когда Лёха захлопнул за собой калитку, Валерка сказал Вадиму:

— Вот посмотри, у него какая-то хреновина упала. Давай за десятку, — и он протянул Вадиму тёмный кусок бересты. — Здесь что-то нарисовано.

Вадим, ни слова не говоря, развернул бересту, посмотрел на непонятные знаки — то ли буквы, то ли замысловатые рисунки, удивлённо приподнял брови.

— Какая-то китайская грамота, — произнёс он тихо, вынес и дома десятку и отдал Валерке.

— Только одна? — спросил он Валерку, зная, что тот может достать целый ворох таких кусков, и каждый продать по десятке.

— Ещё одна есть, — ответил тот и протянул хозяину дома свёрнутый в трубку коричневый свиток. — Это в подарок, — ухмыльнулся он, думая, что и так дорого продал какой-то замызганный кусок бересты.

— Ладно, ступай, — сказал ему Вадим и закрыл за ним калитку.

Здесь же на улице Лёха рассчитался с Валеркой за удачно совершённую сделку, отдав ему сто рублей, и они расстались. Лёха пошёл по Первой Пролетарской улице вниз к Келарскому пруду и сожалел, что мало запросил за висюльки.

А Вадим, как только ушли гости, прошёл в угловую комнату, выдвинул ящик стола, достал лупу и стал внимательно разглядывать подвеску и старый кусок бересты с неровными, словно обожжёнными краями, с выступающими на поверхности частыми знаками, напоминающими старинные буквы.

4.

Поздним вечером того же дня, Вадим, взяв подвеску, поехал на автобусе на Скобяной посёлок, где жил его давнишний приятель Виктор Степанович, бывший музейный работник, антиквар, хорошо разбирающийся в различных старинных предметах и вещах, уже давно ушедший на пенсию и тихо живущий с женой в двухкомнатной квартире, отдавая свободное время написанию какого-то труда, о котором он подробно никогда никому не рассказхывал.

Уже вечерний сумрак разливался над посёлклом и зажигались фонари, когда дребезжащий и громыхающий автобус остановился у комбината ЖБИ. Вадим спрыгнул с подножки и зашагал по асфальтированной дорожке вдоль шоссе, а потом свернул к домам. Около домов, в редких посадках, сидели мужики, курили рядом горели костры из какого-то старого хлама, выброшенного то ли из подвалов, то ли из сараев.

Мимо зарослей неподстриженного шиповника Вадим подошёл к подъезду пятиэтажного дома и поднялся на третий этаж. Нажал на кнопку звонка. Дверь открыла женщина, худощавая, с волосами, забранными в узел, в переднике. Увидев Вадима, улыбнулась, ответила на его «здравствуйте», пропустила в прихожую, сказала:

— Давно вы у нас не были.

— С год, наверное, всё дела, некогда и забежать… Хозяин-то у себя?

— У себя. Где ж ему ещё быть. Проходите в комнату.

— Кто там, Маня, пришёл? — раздался мужской голос.

— Вадим.

— Пусть проходит ко мне.

Вадим разулся, женщина подала ему тапочки, он сунул в них ноги и прошёл в комнату, дальнюю, небольшую. Его встретил пожилой мужчина в очках, высокого роста с удлинённым аскетического рисунка лицом. Волосы короткие, с густой сединой, были недавно пострижены. Хозяин и гость поздоровались.

Вадим опустился на диван и по привычке обежал глазами комнату. На стенах висели полки с книгами, в основном по искусству, живописи, скульптуре, эстетике. Напротив стола стояли два шкафа, в которых хозяин держал разные стариннные вещи и предметы, на столе лежали книги и несколько брошюр, посередине возвышалась горевшая настольная лампа с широким абажуром.

Виктор Степанович, так звали хозяина, сел напротив Вадима в обшарпанное на подлокотниках кресло, сцепив длинные пальцы на коленях.

— Как жизнь, Вадим? — спросил он.