Юрий Любопытнов - Озеро призраков

В голове у Вадима созрел, как ему казалось, хороший план. Теперь надо было претворить его в действительность. Никаких новых сил для осуществления своей задумки он решил не привлекать, полагая, что с задачей они справятся вдвоём с Валеркой.

Часов в пять Валерка принёс Вадиму целую сумку разной снеди и несколько бутылок вина и водки.

— Разоряешься, — посмеялся Валерка, облизывая губы в предвкушении пиршества.

— Рубль потерял — два нашёл, — ответил Вадим, не раскрывая карт, для чего он так расщедрился, хотя по образу своему был прижимист. — Иди на Кооперативную, встреть там Лёху и приведи его сюда, — обратился он в Валерке.

— Не извольте беспокоиться, — приложил руку к голове Валерка. — Будет сделано.

«Ради стакана пойдёт куда угодно», — подумал Вадим о своём дружке, но ничего не сказал.

Валерка исполнил и это приказание и через час привёл Копылова.

— Один бы ни за что не нашёл вас, — сказал Лёха, отдуваясь от быстрой ходьбы и пожимая руку Вадиму. — В прошлый раз не запомнил как следует ваше местожительство.

Валерка подумал: «Бухой был, вот и не запомнил».

Вадим провёл Леху на терраску. Они сели на выцветший диван, несколько минут поговорили о чём-то незначащем, потом Вадим принёс деньги.

— Туь десять тысяч, — сказал он, кладя деньги на покрытый клеёнкой стол, и уставился на Лёху.

Тот вынул из кармана завёрнутые в обрывок газеты пять подвесок. Вадим достал свою, приобретённую в прошлый раз, и сравнил новые с нею. Они были похожи как две капли воды. Он их сразу унёс в комнату, а Копылов тем временем свернул деньги и положил в нагрудный карман пиджака, не забыв пришпилить булавкой.

Вернулся Вадим, сел на диван.

— Надо бы обмыть это дело, — сказал Валерка, обращаясь к Лёхе. — Как-то вы это не по-современному, не по-теперешнему.

— Я что, — ответил Копылов. — Я всегда… Давайте сбросимся. Только ещё в магазин надо слетать. Когда?

— Давай десятку, — немного помедлив, сказал Вадим. — У меня есть кое-какие припасы… Давай, Валерка, обслужи гостя.

Вадим был радостный и возбуждённый. Широкое лицо лоснилось от жары и расплывалось в добродушной улыбке.

Вадерка поставил на стол водку, несколько бутылок пива, стаканы и стал носить закуску.

Глядя на стол, так обильно и неожиданно заставленный разными закусками, Лёха проголотил слюну и отдал десять рублей Вадиму.

Часа через два в террасе было накурено, хоть топор вешай. Лёха, охмелевший и окосевший, мусолил в зубах изжёванный фильтр сигареты и, морщась от дыма, попадавшего в глаза, возбуждённо рассказывал:

— Ну, я ящик этот и прибрал. Думаю, что ему на поле валяться. Раскрыл его, а там эти… Они, видать, на какой-то проволоке держались, она соржавела, а золотишко осталось. Я подумал, что сдавать государству — не много ведь, своя рубашка ближе к телу… Ведь как бывает: находит человек вещь, и она становится его. Так и у меня: потерял человек сто лет назад вещь, а я нашёл, что я его разыскивать буду, чтобы вернуть? Фига два. Я взял себе.

— Ты всё правильно сделал, — произнёс Вадим и как бы между прочим поинтересовался: — И больше в этом ящике ничего не было?

— Ничего, — не моргнув глазом, ответил Лёха. — Какая-то кожура от бересты.

— А куда же ящичек дел? — спросил Вадим.

— Выбросил. В лесу выбросил. Зачем он мне. Он поломанный сундучок-то этот был.

Когда стало смеркаться, Лёха засобирался домой.

— Пойду, а то дороги не найду. Отяжелел я.

— В твои-то годы так говорить…

— Годы не годы. Изрядно выпил.

— Валерка тебя проводит до вокзала, — сказал Вадим и посмотрел на приятеля.

— Что за вопрос, — ответил тот. — Конечно, провожу. Мне по пути.

— Держи кость морского краба, — сказал Вадим, вцепившись пятёрней в руку Копылова. — До свиданьица. Так что остальное тоже приноси — договоримся. Цену я тебе даю сходную, дороже никому не продашь.

— Бусделано, — заплетающимся языком ответил Лёха и, пошатываясь, побрёл за Валеркой.

Им пришлось долго ждать электрички, и Валерка соблазнил Лёху чуть-чуть пригубить из взятой со стола у Вадима бутылки. Отвернувшись к краю платформы, они из горлышка осушили её, бросили в урну и закурили.

Подошла электричка. Валерка посадил Лёху в головной вагон и ушёл. Лёха сначала озирался по сторонам, пялил глаза в окна, стараясь разглядеть что-то в серой асфальтовой темноте, потом перевёл взгляд на входную дверь и успокоился. Машинисты включили моторы. Скамейки, пол, стёкла мелко задребезжали. Вспыхнули под потолком лампы. Леха огляделся. Вагон был почти пуст, не считая мужчины в кожаной куртке, сидевшего у окна и что-то искавшего в «дипломате», и трёх девушек и парня, сидевших невдалеке от входа и очень весело и беззаботно смеявшихся. Больше никого из пассажиров не было.

Лёха пощупал деньги в кармане пиджака, прижал их рукой, чтобы ощутить их пружинящую толстость, и привалился головой к косячку окна. Ему стало спокойно. Вагон монотонно гудел, чуть вхдрагивал, как во сне, ровно лился свет с потолка. Лёха закрыл глаза, безмятежный, счастливый тем, что всё так хорошо ему удаётся в последнее время.

Он так и заснул с улыбкой на лице. Ему снился он, что он гуляет в цветущем, душистом лугу, звонком от пения птиц, жужжащих шмелей и пчёл, жизнерадостном от порхания разноцветных бабочек. И он набрёл на поляну всю жёлтую и блистающую от цветов. Он вгляделся, и оказалось, что цветы были золотые, лепестки были серебряные и в каждой чашечке торчал пестик, ну прямо, как подвеска с жуковиной — змеиной головкой. Лёха протянул руку, чтобы доторонуться до цветка, но тут из змеиной головки показалось жало и больно тяпнуло его в палец. Лёха закричал, не от боли — больше от страха и проснулся.

Вагон покачивало, он погромыхивал, за окном горели огоньки, много огоньков. Лёха оторопело смотрел на них, не понимая, где едет. Но тут машинист объявил: «Станция Мытищи. Следующая остановка станция Лосиноостровская». Сон сразу слетел с Копылова. Он бросился в тамбур. Через минуту электричка остановилась. Прошипел сжатый воздух, и двери раскрылись. Лёха выскочил на перрон. Было прохладно. Он запахнул пиджак и почувствовал что-то неладное. Дотронулся до кармана и не ощутил прежней толстости. Карман был пуст. Опустошённый Лёха сел на скамейку и достал сигареты. Во рту было скверно, было скверно и на душе.

8.

Виктор Степанович два или три дня возился с берестой, уйдя с головой в расшифровку таинственных знаков, написанных на ней. На вопросы жены отвечал невпопад, был сосредоточен и хмур. Маня знала, что так было всегда, когда муж был поглощён работой, и у него не всё ладилось. Поэтому она не придавала такому поведению супруга серьёзного значения.