Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Кузьма остался доволен видом Мишкиного жилья. Он разделся, повесил на вешалку, сделанную из лосиных полированных рогов, пиджак, шапку, остался в меховой безрукавке, в рубахе, наглухо застёгнутой на все пуговицы. Долго стоял возле вешалки, трогал её рукой. Заметив внимание старика к рогам, Мишка пояснил:

— Это я как-то ходил в лес и вот, предствляешь, нашёл на полянке эти рога, лось сбросил. Еле дотащил до дома… Отполировал, лаком покрыл. Оригинально, да?

— Хороши-и, — ответил Кузьма и пригладил перед зеркалом редеющие сивые волосы, прошёл к широкому столу, подвинул стул, сел на него, вытянув ноги. Бутылку он пока не вынимал из кармана брюк.

Мишка в серых мягких валенках, в просторной рубахе. Прошёл на кухню, щёлкнул дверцей холодильника.

— Счас, дядя Кузьма, чего-нибудь сообразим. Отметим твоё посещение.

Он подошёл к столу, поставил бутылку и снова исчез на кухне. Кузьма вынул из кармана свою «Кубанскую» и пристроил её рядом. Походил по прирубу, откинул тряпку с мольберта, посмотрел на месиво красок, качнул головой, колупнул засохшую краску на палитре и снова сел на стул, думая, с чего начать разговор с Мишкой.

А Мишка тем временем принёс хлеб, сардины, стеклянную банку помидоров.

— Ты, дядя Кузьма, займись столом, а я в подпол слазаю за капустой.

Мишка поднял за кольцо широкую доску в полу и исчез в подполье. Пока он доставал капусту, Кузьма нарезал хлеб, открыл консервную банку.

— Счас мы отметим это дело, — повторял Мишка, нарезая качанную капусту, доставая с полки тарелки, стаканы, миски — всё, что могло сгодиться на столе. — Ты ко времени пришёл, дядя Кузьма, ох как ко времени… Я уж было тосковать здесь начал… без родственников. — Он поглядел на Лычкова. — Живу один, как барсук…

Мишка был рад гостю. Живя не один месяц здесь, у бабки, он отвык от гостей. Товарищи к нему не заходили: у всех были семьи, дела. Ему тоже было некогда навещать знакомых. Он только и знал, что свой механический цех, да по осени выбирался в выходные дни на этюды. И сегодняшний приход Кузьмы как-то вернул его к прежней жизни. Он почувствовал, что о нём ещё помнят.

Мишка открыл бутылку, налил в стаканы, поднял свой.

— Ну что, дядя Кузьма, будем здоровы!

— Доброго тебе здоровья! — произнёс в ответ Лычков любимую в таких случаях фразу.

Они чокнулись. Мишка выпил быстро. Кузьма не стал торопиться. Он задумался, посмотрел в окно. Внизу на стёклах от ночного мороза образовалась бугристая наледь. За окном висела морозная тишина…

Кузьма отвернулся от окна и вспомнил свою жену. Старуха, поди, уже начинает думать, куда же это он ушёл. Наверное, ругает его на чём свет стоит. А не может того понять, что у каждого человека должен быть свой праздник, свой светлый день. Вот жена каждый выходной ждёт соседку. К этому дню покупает баранок, печенья, пряников, только чтобы мягкие были, по зубам, конфет хороших. Приходит соседка. Жена ставит самовар, настоящий, не электрический, заваривает погуще индийского любимого своего чаю, и они пьют чай, часто отдуваясь, ведут нескончаемые разговоры, кто женился, кто развёлся, кто у кого родился, кто что купил, подарил, выменял.

Этого дня старухе хватает на неделю. Если же по каким своим причинам соседка не приходит, жена становится раздражительной, даже вроде занеможет, чаще покрикивает на Кузьму.

Это её праздник. А Кузьма что, себе не может устроить? Его одногодки, с кем он прежде водил дружбу, уже померли, другие живут незнамо где. Ему скучно. И чаще у него стало возникать желание сделать себе праздник, получить отдушину, забыться на некоторое время, побыть собой по-настоящему.

Кузьма посмотрел в стакан, набрал полную грудь воздуха и выпил. Поставив стакан на стол, крутанул головой и выдохнул в кулак. Глаза его потемнели.

— Садкая какая водка пошла, — пробормотал он. — Раньше намного мягче была. — И полез за капустой.

Кузьма закусывал быстро, Мишка — не торопясь.

— А сколько ты, Михаил, у Ольгушки живёшь? — спросил Лычков, поддевая на вилку мягкое кольцо капусты. Выпитое обдало теплом живот, лицо, разлилось по телу.

— С конца лета. — Мишка подумал. — Полгода уже разменял.

— Давненько. — Кузьма по-особому, по-мужицки осмотрел низкий прируб, задержал взгляд на углу. Он за зиму промёрз, обои намокли, были тронуты серебристым налетом инея. — Изба, наверное, холодная, вон угол худой?

Мишка пожал плечами.

— Это смотря как топить. Вот дрова есть — жгу, не жалею. Жарко! Однако брёвна не конопаченные. К утру выхолаживает.

— И много с тебя Ольгушка берёт за постой? — снова спросил Кузьма.

— Двадцатку в месяц. Дрова мои.

— Что она, обасурманела? Хоть бы скинула пятёрку. За такую халупу! — Глаза Кузьмы странно перекосились, нос залоснился от прилившей крови. — Обесстыжела, старая!

— Да что ты, дядя Кузьма! Где счас дешевле найдёшь? Угол есть, и то хорошо.

— Да-а, — протянул Кузьма. — Дела-а!

Мишка снова налил в стаканы, приподнял свой, кивнул Кузьме и молча выпил. Кузьма не стал ждать и тоже последовал за ним.

— Значит, так и живёшь?

— Так и живу, дядя Кузьма.

— Дела-а! А как твои мысли насчет дальнейшего?

— Это в каком смысле? — не понял его Расшибаев.

— Как дальше думаешь жить?

Кузьма знал, что Грипка расспросит его подробно о визите к своему мужу, поэтому он должен был знать намерения Мишки.

— Разные у меня мысли, дядя Кузьма. Сегодня одни, завтра, смотришь, другие.

«Ишь ты, вертопрах, — незло подумал Лычков. — Себе на уме. Сразу не схватишь. Сбежал от жены. Хороший парень, а вот сбежал. А может, потому и сбежал, что хороший?»

Мишку Кузьма знал плохо. Поженились они с Грипкой лет восемь назад. Расшибаев был заметным парнем, на заводе его хвалили, мастеровой, хваткий, любое дело горело у него в руках. Он выстроил свой дом, посадил полдюжины яблонь, смородины, клубники…

К своему дяде Грипка ходила редко, можно казать, совсем не ходила, да и нужен ли был ей дядя? Так, бывало, встретятся на улице, «здравствуй — до свидания», даже о здоровье тётки не поспрашивает — вот и весь разговор. И мужа своего к родственникам не приучала. Грипку не в пример Расшибаеву Кузьма, конечно, знал хорошо. Она была прижимиста в мать, его сестру. Такая у них сестра была из всей семьи — зимой снегу не выпросишь. Такая и Грипка. В девках была своевольная, чтобы всё по ней, рубила с плеча и замуж вышла — характера не сменила. На Мишку смотрела как на свою собственность, помыкала им, как хотела, да вот парень терпеливый попался, долго терпел, но, видно, у всего конец бывает — ушёл от жены. И ведь не то, что другие, найдут женщину — и к ней, а этот по-другому ушёл, так сказать, из принципа, что ли? Есть, конечно, и у него завихрения, к примеру, с картинками этими…