Карин ван Моурик - Перевод русского. Дневник фройляйн Мюллер — фрау Иванов

И, вместе со смутным предчувствием, меня стал посещать повторяющийся кошмар. Словно я лечу и со мной летят другие люди, знакомцы по бизнесу, – и эти другие подымаются все выше и выше… Как будто соревнуются в ловкости и бесстрашии. Как будто только бесстрашием этим достигается вседозволенность, обретающаяся в непостижимой холодной выси. А я – не хочу! Не хочу лететь выше, потому что это опасно и неразумно, и, как в наказание за сопротивление, я лишаюсь способности летать: я падаю. Падаю, возмущаясь несправедливостью, падаю прямо на рельсы! В тот же миг несущийся с ревом и свистом поезд сметает меня, превращая в страшный комок кровавого мяса. И вдруг – другая я , которая все это видела, с жалостью и нежностью поднимает на руки то, что осталось от той меня. И видит, что это существо – маленькая девочка, почти младенец: раздавленная, переломанная, но – живая!

И я понимала, что сибирский проект ничем хорошим для меня не кончится. И все же всякий раз в моем кошмаре девочка выживала. И этот жизнеутверждающий финал сна поддерживал меня в безумии навалившейся непосильной работы.

Русские, они совсем не прагматичны – часто надеются «на лучшее» и «на волю Божью». А мы, немцы, очень любим планировать: дотошно и детально. И если вихрь спонтанности, ворвавшись, шелестит листочками нашего аккуратно заполненного календаря, мы начинаем нервничать. Но порой планирование оказывается нелепостью перед лицом жизни, игнорирующей планы, надежды на лучшее кажутся наивными, а Божья воля – несправедливой, и будь ты тут немец иль русский – не все ли равно.

Вскоре после того, как завязалось наше знакомство, а с ним и деловые отношения, Лидия серьезно заболела. Опухоль головного мозга. Эта болезнь, конечно, – серьезная угроза жизни человека, но все же при определенных условиях опасности можно избежать, но для карьеры в российской общественно-политической жизни этот диагноз означает верную смерть. Поэтому Лидия, которая не могла позволить погибнуть карьере вперед себя самой, была тайно отправлена на лечение в Германию – ко мне. Об этом знали только трое: ее муж, ее любовник и я.

Почему же я? Вероятно, я была достойна доверия. Умела хранить тайну. Знала многих хороших врачей. И… была должна за то, что сибирская сделка состоялась (хотя на тот момент она еще не состоялась). Комаров велел из ожидаемой суммы оплатить все, что потребуется для лечения Лидии.

Заключение сделки – это долгий процесс. Оснащение операционных и кабинетов интенсивной терапии по всей области – это вообще очень длинная история… А тут надо действовать активно: спасать человека. Лидия поселилась у меня. Я познакомила ее со своими родными, с мамой. Я вела переговоры с больницами. Я сопровождала ее на всех обследованиях – переводила для нее все, что говорили врачи и медсестры, дословно. Я держала ее за руку, перед тем как наркоз завладел ее сознанием. Я сидела у ее кровати, когда она приходила в себя. Я организовала для нее послеоперационную реабилитацию. Возила на природу. Выбирала вместе с нею парик. Конечно же, я не могла брать для этого фирменных денег и платила за все из своего кармана.

Когда лечение было окончено и Лидия собирала чемоданы, чтобы возвращаться домой, подкралась потихоньку зима. Приближалось Рождество, и атмосфера праздничного чуда уже охватила наш город. Из витрин, украшенных хвойными ветками и огоньками, глядели на нас ангелы; на сене, в декорациях вертепа, вокруг фигур святого семейства замерли овцы и пастыри, возвышались деревянные короли. На площадях продавали глинтвейн и сладкую вату на палочке, под шарманку кружились карусельные лошадки. Люди радостно толпились на площадях и центральных улицах, несли в руках свертки и пакеты с подарками.

Лидия уезжала домой, полностью вылечившись. За день до ее отъезда я пригласила хирурга, который ее оперировал, с женою к нам на ужин. За окном порхал редкий снежок и сразу таял, коснувшись стекла. Лидия благодарила нас со слезами. Проведя при ней неотлучно три месяца, я тоже чувствовала себя связанной с ней узами самой теплой дружбы. Расставаясь, мы крепко обнимались и давали друг другу обещания скорой встречи.

И действительно, неожиданно для меня, весной эта встреча состоялась. Совсем короткий разговор за чаем, в моем фрайбургском офисе.

Если бы нам разрешили распорядиться прожитым и стереть навсегда один эпизод из своей жизни, но только один, – я выбрала бы это чаепитие.

Трейлеры приходили куда надо и привозили что надо. Почти все, что должно было быть поставлено в сибирские больницы, благополучно достигало своих адресатов. Шла непрерывная «текучка» с бумагами, звонками, больницами, транспортными компаниями и таможнями… Мы обрастали все новыми контрактами, заказчики платили, фирмы поставляли, наличные деньги шли в Москву для поддержания работы офиса, для зарплаты сотрудникам, для оплаты перелетов и переговоров, но… Эдик совсем перестал отчитываться и только требовал наличных. Я чувствовала, что мы, несмотря на внешний успех, подошли к критической отметке – и мои сны беспомощно сигнализировали о чем-то.

…а мне – дайте мне этот желтый велосипед, эту радость и эту весну за окном!

Стоп, тяжелое мельничное колесо, стоп. Несколько лет я беспрекословно снабжала наличными деньгами «мою Москву», доверяя и не проверяя. И теперь – впервые отказала своему партнеру. Стоп, Эдик: сначала ты мне предоставишь полный, исчерпывающий отчет за предыдущую сумму.

Эдик недобро притих.

В это же самое время выяснилось, что здесь, во Фрайбурге, мой налоговый консультант, который был и советником, и бухгалтером, и составителем всех отчетов по деятельности обеих фирм для налоговой инспекции, не выполнял и половины обязанностей. Он не воровал, нет, но он просто не занимался своими клиентами, среди которых была и я, закрывая глаза на их дела. Одним словом, то, за что он был ответственен и за что получал от меня гонорар, – не выполнялось. Я выяснила, что декларации подавались не вовремя, платились за это штрафы, а некоторые виды налогов вовсе не отчислялись. Я не могла себе представить, что такие дела могут твориться здесь, в моей Германии, где все у всех по полочкам и папочкам лежит, где все законопослушны до тошноты, где на красный свет даже пустынную ночную улицу никто не перейдет!

В угаре непрерывной офисной работы я занялась еще и бухгалтерскими делами, и сменой налогового консультанта. Я снимала тогда квартиру прямо над своим офисом, и можно было из кровати отправиться на работу, а после работы, через несколько ступенек вверх, упасть в кровать. Так и работала, как робот. Рано утром выпивала чашку кофе и выкуривала две сигареты, затем спускалась в жерло офиса.