Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Тогда в публичном доме, в кровавом разрушительном вихре первых дней, между двумя посетителями, Руфь привиделся сон освобождения. Тысячи красных быков с взмыленными мордами, с торчащими из загривка копьями, стремительно сбегают с крутого песчаного откоса, по которому она карабкается вверх. Но вот со спины одного из быков спорхнула маленькая белокурая девочка, она берет Руфь за руку и ведет ее, невредимую, среди неистово мчащихся животных, на вершину горы, где солнце — грохочущий небесный орган — изливает зримые лучи на земные долы. Ребенок — это музыка. Он говорит что-то мелодичным голосом и исчезает. Руфь проснулась оттого, что очередной посетитель сорвал с нее одеяло.

Сидя с закрытыми глазами и перебирая в памяти череду отрадных событий минувшего года, она вдруг вспомнила свое страшное пробуждение в публичном доме. И в ту же минуту увидела себя в ратуше перед бородатым чиновником. В ужасе она открыла глаза и пролепетала жалобно, как ребенок:

— Ты ведь не тронешь меня, Мартин?

— Ну, конечно, нет, ты же знаешь, Руфь. — Он обнял дрожащую девушку, прижал ее голову к своему плечу. Поезд остановился. В купе вошла крестьянка. Когда поезд двинулся дальше, Руфь удобнее припала щекой к плечу Мартина. Спустя несколько секунд она мирно спала.

Они вышли из поезда у первых лесистых отрогов Спессарта и спустились к парому. Знакомый маленький старичок перевез их на тот берег.

* * *

Иоганна зашла к товарищу Стива. Она попросила его, если придет письмо от Стива, принести ей в больницу. На обратном пути она решила зайти к фрау Бах и отдать ей банку мясных консервов из посылки Стива. Спускаясь по лестнице в подвал, она ушиблась о стену и упала на каменные ступени. Иоганна уже понимала, что означают эти пронизывающие боли и что с ней произошло — ровно месяц назад у нее было сильное кровотечение.

Фрау Бах услыхала стоны и выбежала из-за дощатой перегородки. С ее помощью Иоганна кое-как забралась на нары. Губы ее посинели. Дыхание вырывалось со стоном. Фрау Бах послала Ужа в больницу за доктором Гроссом.

Вскоре Иоганна лежала в крохотной комнатке. В окно глядели верхушки каштанов, росших в больничном саду. Кровотечение ослабело. Ночью оно совсем остановилось. А к утру начались схватки.

На следующий день товарищ Стива принес письмо. Когда боли немного утихли и Иоганна снова увидела белый свет, она вскрыла конверт.

«Дорогая Иоганна!

Понадобились месяцы, чтобы получить бумаги — для тебя и для меня. Я не писал, пока все не выяснится. А теперь могу сообщить, что 10 выезжаю. Жди меня 21 июля. Свадьбу отпразднуем в Америке. Жить будем на ферме, во флигеле. Все уже готово, все свежевыкрашено и снаружи и внутри, я и камин сложил — как хорошо будет зимним вечером посидеть у камелька. Приготовься в дорогу, выедем сразу, без задержки. Шифскарты у меня на руках. Отец и мать сияют от радости, а уж как я рад, этого описать нельзя. Итак, до 21 июля. Тогда я расскажу тебе, как тяжко и тоскливо было ждать и сколько было волнений. Но скоро все это минует. Уже сейчас миновало.

Твой Стив».

Сильная схватка — один растянувшийся на долгие минуты удар молотом, режущий тело лезвиями бритвы, вырвал ее из состояния блаженной радости. А потом она снова и снова перечитывала письмо.

После обеда появился доктор Гросс, совершавший обход с двумя ассистентами. Обследовав роженицу, он пришел к выводу, что нормальные роды невозможны. Только кесарево сечение может спасти мать и ребенка. Операцию надо сделать не откладывая, так как боли от схваток могут ослабить сердце.

Час спустя Иоганна лежала на операционном столе. Ребенка извлекли благополучно. А через десять минут после родов Иоганна умерла от сердечной слабости. Ребенок, девочка, остался жив. Ее взяла к себе фрау Бах. Товарищ Стива послал ему телеграмму.

Как-то в субботу — стоял уже сентябрь — все двенадцать учеников вместе с Катариной собрались на высокой набережной Майна против старой крепости, седой громадой вырисовывавшейся в сером небе. Солнце еще не всходило. Внизу, по застланной туманом реке, на сотню метров растянулся плот из ободранных елей; их срубили в Фихтельских горах и сплавляли во Франкфурт.

Уж вел с плотовщиком переговоры: пусть подвезет их до Спессарта за пачку трубочного табаку. Это была нешуточная цена за проезд. Плотовщик подмигнул ребятам, и вся компания мигом очутилась на плоту.

Пока Руфь жила в Вюрцбурге, Давид не баловал ее своими посещениями, да и заходил он всегда на несколько минут. Но с ее отъезда прошло уже три месяца, и мальчик затосковал. Чуть не плача, рассказал он Ужу, что обещал сестре навестить ее и хочет сдержать слово. Тогда ученики решили совершить экскурсию в Спессарт. Идея отправиться на плоту принадлежала Ужу. Не первый год мечтал он о таком путешествии.

Управляемый молодым плотовщиком, который стоял впереди под брызгами кипящей пены, плот стремительно проскочил через запруду под старым мостом и несколько минут спустя плавно заскользил по широкому плесу, мимо Иоганнина сарайчика и женского монастыря «Небесные врата». По этим местам проходила Руфь в прошлом году, совершая свой горестный путь обратно, в родной город. Миновав их, она увидела Иоганну, мывшую ноги в реке.

Ученики рассыпались по всему плоту, никому не сиделось на месте. Здесь Майн делал крутую петлю. Издали казалось, что огромный плот, усеянный скачущими древесными блохами, врезался в поросший виноградными лозами холм, еще окутанный голубоватой утренней дымкой. Нужна поистине акробатическая ловкость и незаурядная сила, чтобы провести через речную излучину даже и вдвое меньший плот. Плотовщик всеми силами налегал на багор, однако на середине излучины их так относило к берегу, что дюжего парня на целый метр поднимало в воздух, причем плот под его ногами уходил все дальше и дальше. Лицо коренастого молодого плотовщика было таким же суровым, как его работа.

Пройдя излучину, плот снова спокойно заскользил по быстрине. Высоко в небе его провожала серая цапля; неподвижно распластав крылья, она описывала широкие круги, словно маленький небесный конькобежец.

Утро было серое Катарина продрогла. Уж накинул на нее свой пиджак. Он заботливо застегнул его на все пуговицы, поставил воротник и осторожно вытащил наверх волосы девочки, крепко перевязанные темно-красной бархоткой. Катарина была в своем голубом ситцевом платьице, доходившем ей до колен, и в выкрашенных красной краской буковых сандалиях, изготовленных для нее Ужом в мастерской его хозяина Лэммлейна.

Посреди плота стояла будка из свежего елового теса, с нарами и треногой печуркой. Ученики захватили с собой большой круг сухой копченой колбасы — остатки цвишенцалевского склада и ковригу хлеба. Все уселись вокруг печурки. Плотовщик позволил им развести огонь. Отрезав от колбасы половину, Петр разделил ее между всеми, отхватив для плотовщика кусок потолще. Катарина вызвалась его отнести. В своих деревянных сандалиях она то и дело оступалась на гладких скользких бревнах. А так как с ней пошел Уж, она балансировала даже больше, чем нужно. И вдруг упала прямо на своего спутника. Высвобождаясь из этого невольного объятия, они обменялись беглым взглядом. Каждый из них в этот миг обнимал, казалось, свое будущее.