Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

— Еще как! Молодой картофель — это же объедение… Так бы я и оставила свою хорошую постель, — сказала она в твердой уверенности, что уже выдала секрет и все знают, что, помимо платьев, она уложила в сундук и постель. — Это еще мое приданое от первого брака.

Такая состоятельная! женщина — и везет с собой старую, постель? И вдруг весь тетушкин вид показался господину Штрихмюллеру до крайности подозрительным: и поношенная черная в белую шашечку шерстяная юбка, и штопаная шаль на плечах, и отнюдь не говорящие о достатке коричневые, натруженные руки, которые — как два хищных зверя, что без устали снуют взад-вперед, задевая друг друга и прутья клетки, — непрерывно находились в движении, то прячась одна в другую, то хватаясь за край стола, то вращаясь в запястьях, словно в них все еще трепетал отголосок долгой жизни, полной тяжкого труда.

Тетушка расписывала громадные земельные угодья покойного фермера.

— В прошлом месяце они опять начали строить новую ригу, такую длинную, как у нас в деревне целая улица. Расторопные, черти!

— Это на Западе строят такие стометровые риги, — пояснил пастор. — А ширина пятнадцать метров.

— Да, да, но у них уже одиннадцать таких. Стометровых. Хватило бы, кажется.

Пастор обменялся улыбкой с господином Штрихмюллером. Оба с первого взгляда прониклись друг к другу симпатией.

— Ваша тетушка никак не могла свыкнуться с тамошними масштабами.

— Конечно, конечно, я понимаю. — Все сомнения разом исчезли. В душу господина Штрихмюллера ворвалась ликующая уверенность.

— Но какая добрая, отзывчивая душа! Перед самым нашим отъездом пожертвовала в пользу моих дорогих прихожан пятьдесят долларов.

— Как же не быть добрым? Сам Господь Бог велит добрым быть.

«Пятьдесят долларов — это двести десять марок, — тотчас подсчитал господин Штрихмюллер. — Не густо! Но, может быть, она очень бережлива. Тоже не плохо!»

Ели с аппетитом. Тетушка рассказывала о болезни покойного фермера:

— …Под конец он уже и мочиться перестал. А я вот обратным страдаю! Только у меня-то это пройдет. Бог даст, поживу еще, и не один годок.

Потом тетушке долго пришлось доказывать, что ее комната выходит на юг.

— Значит, если солнце восходит там…

— Это наверняка будет южная сторона, — заверил господин Штрихмюллер и предложил пастору, который, конечно, смертельно устал с дороги, переночевать у него.

— Через два часа мне уже на вокзал… Наконец-то увижу своих стариков!

Вот и последний из американских друзей оставляет ее. Тетушка принялась беззвучно плакать.

— Но ведь вы теперь возвратились в лоно своей семьи. Я всем там расскажу, как радушно вас приняли… Вы ведь никому не будете в тягость, — сказал он в заключение, и господин Штрихмюллер насторожил уши.

Тетушка мелко-мелко по-старушечьи закивала головой.

— Только если мне здесь не понравится, я обратно поеду. Так я с ними и уговорилась. Они мне все доказывали, что надо сперва попробовать у вас пожить. Ох, и быстрые же! — Пойманные зверьки опять беспокойно забегали. — Они и всегда-то меня недолюбливали.

Все молчали. По комнате будто тихий ангел пролетел. Тетушка сидела какая-то сиротливая, заброшенная.

— Какой у вас теперь платят процент? — Она взглянула на господина Штрихмюллера.

— Сейчас не менее пяти с половиной! Об этом уж я позабочусь.

— Мало очень. Сколько же тогда будет дохода с… с пяти тысяч пятьсот марок? Это все, что у меня осталось… И потом надо же и дома что-то иметь, на обувку или там платок. Да и на вино. До чего же я люблю вино! Без вина я за стол не сажусь. — Она все продолжала говорить.

Тем временем господин Штрихмюллер падал с безмерной высоты, летел кувырком со все возрастающей скоростью в какую-то пропасть, пока не оказался в бесчувственном состоянии на том же стуле в комнате у Люксов.

Дряхлая, но живучая тетушка уже снова сидела выпрямившись в кресле.

— Так сколько же тогда денег получится, зятек?

— Ровно тридцать марок в месяц. Прожить можно.

— Он правильно высчитал? — спросила она приемного сына.

— Значит, то есть не беспокойся, тетенька. Ты ведь у своих.

Господин Штрихмюллер величаво поднялся.

— Пора домой. Дело не ждет!

А жена его добавила, словно кто-то упрекал ее мужа:

— Не за горами ярмарка. Уже полно приезжих.

Тут господин Штрихмюллер потянулся и сразу воспрял духом:

— Вот это чистые денежки!

Итак, прибавилась еще новая тяжкая забота. Ганс Люкс ушел в спальню и долго созерцал там модель паровоза-экспресса; она однажды уже несколько месяцев простояла в витрине табачной лавки на Вокзальной улице, вызывая восхищение всего города, но покупателя на нее так и не нашлось. В доме денег не оставалось ни гроша, а от единственной ценной вещи тоже было мало толку.

Он решительно зажал в прилаженные к подоконнику тиски болванку ключа и, отделывая его, размышлял, что же теперь предпринять ради заработка, и ему снова, как последний выход, пришел на ум квартет.

Получив с соседа семьдесят пять пфеннигов за ключ, он сразу же отправился к Оскару. Перед домом приятеля стоял человек в котелке и в самом обычном черном пальто. Но по тому, как он стоял, опираясь боком на тросточку и с подчеркнутым безразличием разглядывал прохожих, сразу было видно, что это агент сыскной полиции.

Ганс Люкс, с детства питавший неискоренимую ненависть ко всем на свете сыщикам и полицейским, сверкнул на него глазами, а минуту спустя, войдя в мансарду, растерянно уставился на агента, который абсолютно в той же позе, опираясь боком на трость, стоял теперь возле комода, поставив на него свой котелок. Оба сыщика и по платью и по манере держаться были похожи друг на друга как две капли воды.

— Значит, то есть что ему здесь нужно?

— Мне он не говорит. Спросите сами, господин Люкс, может вам он и ответит. — И фрау Беномен, энергичная женщина, которая за последние годы перевидала у себя слишком много блюстителей закона и судебных исполнителей и ума не могла приложить, чем и как прокормить четверых своих детей, в бешенстве принялась убирать в комнате, хотя тут царили безукоризненная чистота и порядок.

Когда Ганс Люкс был чем-нибудь расстроен, он имел обыкновение, разведя руки в стороны, потирать кончики пальцев, будто подзывая к себе сразу двух собак. С таким-то жестом он и подошел вплотную к сыщику.

— Что вам нужно?

Агент, нем и недвижим, продолжал опираться на тросточку, как бронзовое изваяние.

— Вы, видать, дохлой мышью подавились. Не можете рта раскрыть; значит, то есть ступайте вон отсюда.

Агент отвернул лацкан и показал значок.

— Предупреждаю, за оскорбление должностного лица вы ответите.

Ганс Люкс, смешавшись, поглядел на значок и отошел к окну, у которого стояла фрау Беномен.