Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

В наступившей тишине, когда все застыли подобно призракам, откуда-то издалека ответила «Кап-Полония».

Огромный пароход содрогнулся от внезапного толчка, секретарь потерял равновесие и, с размаху сев на канат, так и остался там. Пароход остановился. Все чаще и чаще оба парохода подавали друг другу предупредительные сигналы.

Огромное темное чудовище выплыло из тумана: в каких-нибудь двадцати метрах беззвучно прошла «Кап-Полония» и через секунду снова скрылась.

Безжизненные призраки вновь пришли в движение, машины начали работать, едва заметная дрожь прошла по судну. Сирена еще раз взвыла вслед «Кап-Полонии», и вздохнувшие с облегчением люди восприняли ее вой как триумфальный клич радости. Пароход отчалил.

Трое друзей подумали и почувствовали одно и то же: сейчас уже не было такого безысходного отчаяния, как после спасения из горящего стога. Тогда они твердили: теперь все было бы кончено, теперь нам было бы хорошо. Сейчас им вдруг открылось, что за последнее время в их души вновь закралась и уже успела расцвесть пышным цветом надежда.

Когда они обедали, матрос, явно кого-то разыскивая, прошел вдоль стола и остановился возле секретаря. С той же дружелюбной улыбкой, с какой он сказал длинному богемцу: «Это «Кап-Полония», — обратился он теперь к секретарю, ухватив его при этом большим и указательным пальцем за рукав:

— Немедленно пройдите к капитану.

Секретарь тотчас решил, — со стофунтовой банкнотой что-то не в порядке.

— Пожалуйста! — сказал он и встал. — Пожалуйста!

Он покраснел как рак.

У Стеклянного Глаза и портного пропал аппетит. И они подумали о сказочной банкноте. Сказке, стало быть, конец.

— Где ваши настоящие документы? — Капитан положил паспорт секретаря перед собой на стол и еще раз с значительным видом побарабанил по нему пальцем. — Эти-то вы раздобыли в Гамбурге. Специалисты по фальшивкам нам знакомы.

— Я не знаю никаких таких специалистов. Это мои документы… Вы можете проверить, у вас есть радио на судне.

— Вам следует отвечать, а не давать мне советы.

— Я это и делаю. Мне нечего скрывать. — Как только секретарь понял, что речь идет не о стофунтовой банкноте, он успокоился. — Спрашивайте, пожалуйста. Я на все отвечу.

— Итак, куда вы дели сто восемьдесят тысяч марок?

— Много денег, господин капитан! К сожалению, их у меня нет, и я ничего о них не знаю.

Капитан показал ему фотографию, переданную по бильдаппарату, которую бортрадист принял десять минут назад.

— Это вы?

— Я. Несомненно! — с готовностью подтвердил секретарь, который сразу понял, что речь идет о том русском. — Я и никто другой!.. Даже очень похожее фото. — Он вернул его и улыбнулся. — Просто невероятное сходство.

— Ну, и?..

— Никаких «и», господин капитан!

Теперь и капитан улыбнулся. Он был очень элегантен и совсем еще молод.

— Вы, кажется, не понимаете, что вам грозит, иначе вы бы так не веселились.

Матрос, стоявший рядом, дружелюбно ухмыльнулся. Отличное настроение было и у секретаря.

— Вы утверждаете, что у меня есть сто восемьдесят тысяч марок. Но уж от одного того, что их у меня нет, мне становится грустно.

— Ну, значит, придется заняться вашим делом обстоятельнее. Правда, это не входит в мои обязанности. Но дело меня заинтересовало… Итак: зачем вы едете в Южную Америку? Есть ли у вас там родственники? Вы едете на службу? И что вы вообще предполагаете там делать? Отвечайте!

— В таком случае придется и мне рассказать обстоятельнее, — ответил секретарь и рассказал, как он и его друзья после нескольких лет безработицы, однажды, с семьюдесятью пфеннигами в кармане, пошли куда глаза глядят, без надежды и без цели; ярко описал он все муки голода и как ему пришлось вести себя, чтобы друзья совершенно самостоятельно пришли к мысли, что им ничего не остается, кроме эмиграции. — Ну вот, в конечном итоге они сами пришли к этому выводу. Что нам оставалось делать?

— А где вы получили… или раздобыли денег на дорогу?

Секретарю стало жарко.

— Да, это уже совсем другая история. Если хотите — настоящее чудо! — И он описал сцену у садовой решетки.

Матрос, который объездил весь свет и никогда ничего подобного не слышал, выпучил глаза.

Капитан, явно заинтересованный, кивал головой в такт каждой фразе. А красочный рассказ, как англичанин заплатил кельнеру за франкфуртские сосиски стофунтовой банкнотой, вызвал у него довольную и в то же время удивленную улыбку.

Но когда секретарь, заканчивая свою историю, сказал:

— Ну вот, и тогда он взял у кельнера из рук кредитку и передал ее мне, небрежно так, через плечо, — капитан пришел в себя.

— Это действительно очень занимательная история, и вы ее очень хорошо рассказали. Но не думаете же вы, что я вам поверил?

— Да, да, небрежно так, через плечо! Посмотрите, вот так! И при этом продолжал разговаривать с другим господином. Он даже не взглянул на меня… Ну, я, конечно, немедленно дал ходу. Это ясно.

— Действительно, очень интересная история!

— Не правда ли, подобное в жизни больше не повторится?!

— Даже чересчур интересная! Итак, в Рио-де-Жанейро я передам вас полиции, и на первом же судне, идущем в Европу, вас вернут в Гамбург. Вот и расскажите-ка гамбургскому судье вашу историю. Только, не думаю, что он вам поверит.

— Но вы совсем напрасно меня накажете, совсем напрасно. Ведь все равно выяснить ничего не удастся. Ровным счетом ничего! Судья, тот сразу поймет, что к ста восьмидесяти тысячам я никакого отношения не имею.

— Ну что ж, значит вам ничего худого не будет.

— Но где же я еще раз возьму денег на дорогу?

— Ну, опять найдется такой вот англичанин, который ни с того ни с сего дарит стофунтовые кредитки, этак небрежно, через плечо.

Секретарю понадобилось некоторое время, чтобы сдержать свой гнев:

— Знаете ли, господин капитан, смеяться над бедняком очень легко. Но быть бедняком и не падать духом — это, я полагаю, даже несколько потруднее, чем быть капитаном такого большого парохода.

— Молчать!

— Ладно! А теперь велите меня запереть, что ли!

— Я тебе покажу!

— Да, да, издеваться над людьми — это вы умеете. Больше вы ничего не умеете.

Несколько слов о русском — и он был бы свободен. Но секретарь терпеть не мог, когда к нему были несправедливы. Тогда он упирался и не желал ничего объяснять.

Слух о том, что секретарь похитил сто восемьдесят тысяч марок и поэтому арестован, мгновенно распространился среди пассажиров корабля и дошел до русского раньше, чем секретарь попал в капитанскую рубку.

Русский, не видевший никакой возможности сбежать с парохода до того, как выяснится путаница, и в то же время надеясь добровольным признанием облегчить свою участь, попросил отвести себя к капитану.